Почему плакал Пушкин?

«Если завтра отдаст богу душу царь Николай, вы тут же меня упрячете. Впрочем, я не берусь предугадать, насколько прочным будет в сем случае ваше положение, о почтенный генерал, чьим слугой имею честь пребыть, и прочее и прочее».

Наше предположение не чисто фантастическое. Незадолго до того, в конце 1829 года, Николай тяжело болел, еле поправился. В случае чего кто оказался бы на какое-то время у власти? Военный министр граф Чернышев, относившийся к своему ближайшему сопернику с крайней ненавистью. Вот какая обстановка была скрыта за фразой «ежели завтра вы не будете более министром»…

Мемуаристы упоминали о двух обстоятельствах, в конечном счете определивших гибельную судьбу поэта. По мнению одних – то была женитьба. По мнению других – эпиграммы на особ.

Какие эпиграммы? На каких особ?

Вполне возможно, что воспоминатели имели в виду Уварова. Но только ли его одного? Не последним по счету тут должен быть назван Бенкендорф.

На него не было эпиграмм?

Были. И не одна.

Что такое эпиграмма? Краткое сатирическое стихотворение.

По другому определению, – любое, не обязательно краткое, но остроумное и язвительное «нападение» на определенное лицо.

В счет идут и «вставные» эпиграммы, то есть попутные выпады, где бы они ни объявились, – в очередной главе поэмы, в послании, или в стансах.

Нельзя предполагать невозможное. Печатать эпиграммы на шефа жандармов – дело несбыточное, немыслимое, почти безумное?

«Нельзя» не означает «невозможно». Для поэта сатирического, гражданского – долг чести: не отступать перед препятствиями. Вот почему поэт нередко подменял истинную мишень – чучелом.

Для каждого высокого клиента создавалось свое персональное чучело.

Обещанная царская милость – «я сам буду твоим цензором» – обернулась тем, что эту роль, роль высочайшего цензора, перехватило Третье отделение.

Возникла еще одна цензурная застава. Без ее ведома не дозволено печатать даже мелкие произведения. Не разрешают читать вслух свои новые сочинения без предварительного ознакомления.

И еще была нахлобучка в ответ на записку «О народном воспитании».

Впрочем, причем здесь Бенкендорф? Разве не являлся его ответ точным изложением мнения царя?

Пушкин был превосходно осведомлен:

«Мнение царя» лишь повторяло заключение, подготовленное в самом Третьем отделении.

Заглянем в письмо Бенкендорфа:

«Принятое Вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей.

Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному.

На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание».

Сатирический ответ последовал не сразу, через год с небольшим. Через того же Бенкендорфа на царское имя были препровождены стихи «Друзьям», в которых, среди прочего, говорилось:

Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:
Он горе на царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.

…Он скажет: просвещенья плод –
Разврат и некий дух мятежный!

Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.

В ответ на стихи прибыло прохладно-учтивое официальное письмо.

«Милостивый государь, Александр Сергеевич!

…Что же касается до стихотворения Вашего, под заглавием “Друзьям”, то Его Величество совершенно доволен им, но не желает, чтобы оно было напечатано…

имею честь быть

с совершенным почтением и искренней преданностию,

милостивый государь,

Ваш покорнейший слуга А. Бенкендорф».

Что называется, скушал как миленький! Как это сказано у Шекспира? «У кого в ухе спокойно спит насмешка, тот дурак».

Эта фраза из «Гамлета», возможно и послужила опорой для нижеследующего текста: