Почему плакал Пушкин?

Но нет, письмо неизвестного – будем его впредь именовать Искомый – вполне разумное.

Религиозные угрызения в связи с предстоящей близкой кончиной?

В таком разе мог пожертвовать половину на благо церкви. Согрешил, покаялся, искупил грех и обрел покой в добронравных помышлениях. Да в письме нет ни слова о воле божией, не видно в нем ожидания близкого конца.

Боится Орлова, всесильного Третьего отделения? Но раз Искомый на равных обращается к министру графу Киселеву, раз он смог воочию убедиться в достоинствах графа, значит, и сам поднялся на немаловажную ступень.

Да, в младые лета поступил неблаговидно. Но разве нарушил Уголовное уложение? Было приказано: затребовать сумму для награждения, подготовить пакет. Искомый приказание выполнил. Затем, видимо, было повелено повременить. Он так и поступил.

Он может утверждать, и никто не сможет это опровергнуть, что через месяц в ответ на его вопрос царем было сказано: «Напомни, на чем мы стали?»

И еще могло быть сказано: «Отложим этот разговор до другого раза».

Затем он, Искомый, полагал неудобным напоминать.

Другого раза не было, так как царь либо забыл, либо не по душе ему было принимать определенное решение. И сумма осталась на руках.

Потом, когда царь умер, Искомый счел себя не вправе вручать пакет Киселеву. Всякие ходили разговоры.

А вдруг Киселев окажется в числе заговорщиков?

А вдруг Киселев… вот он, говорят, болеет…

А вдруг в Третьей Особенной кредитной канцелярии наводнение повредило бумаги?

Киселева не арестовали, он не умер, архив не погиб.

В одном и том же году, в 1844-м, А. Ф. Орлов сменил Бенкендорфа и Ф. П. Вронченко – Канкрина. Давний (с 1820 года!) начальник Третьей кредитной канцелярии стал министром финансов.

26 апреля 1846 года министр Вронченко, выполняя распоряжение Николая, оформлял продление аренды, дарованной Киселеву в 1836 году, еще на двенадцать лет.

Возможно, при этом Вронченко попутно заметил:

– Вот, я знаю, вы никогда не просите, а все цари вас награждают.

Киселев, естественно, ответил, что от Александра денежных наград никогда не получал.

Федор Павлович, очевидно, проверил свою память и отыскал в реестре запись: в знак монаршего благоволения и прочая тогда-то была затребована такая-то сумма и выдана через такого-то. Посмотрел формуляр Киселева. Там эта сумма не обозначена.

Как поступил Вронченко – мы не знаем. Постараемся «думать от Киселева». Судя по его дальнейшим действиям, вот какой ход событий представлялся ему наиболее вероятным.

Вронченко сложил все бумаги в папку и пошел с докладом.

Царь рассудил:

– Хорошо, что доложил. Огласке не предавай. Папку оставь у меня. Я сам займусь ею на досуге.

Николай I, превосходный лицедей, любил эффектные сцены. Вызвал виновника, люто негодовал, стращал судом. Затем явил великодушие:

– Деньги вернуть. Не мне, не казне, а Киселеву. И с приращением. Со всеми сложными процентами. Пред Киселевым письменно повиниться. Имя свое в повинном письме не открывать, чтоб дело не могло получить дальнейший ход. Сплетничать по догадкам, может неосновательным, Киселев не станет, я его знаю, это не в его натуре.

Вся длинная цепочка наших предположений держится на исходной посылке: без ведома и прямого приказа царя Николая никто бы такие большие деньги отдавать не стал.

Но верно ли, что версия является единственно возможной?

Если письмо писал жулик, то он действовал по цареву повелению, деньги отдавал по приказу.

А если отдавал добровольно? Значит, он, жулик, – вовсе не жулик?

Логический тупик можно обойти. Предположим, что жулик – а он сам признается, что жулик, – человек не без странностей.

Дело приватное

Мысль Павла Дмитриевича шла примерно таким путем: если царь Николай заставил кого-то написать письмо, но дозволил отослать письмо без подписи, значит, он полагает нужным, чтоб тайна была сохранена.

Николай своим приближенным предоставляет свободу действий лишь при одном условии: чтобы они точно и безошибочно угадывали его желания, его намерения.

Надо писать к царю. Просить совета.

Прежде всего необходимо исполнить желание Николая, состоящее в том, чтоб он, Киселев, решительно ни о чем не догадывался, ровным счетом ничего не понимал и терялся в предположениях.

Далее в своем письме он должен не уступать, а превзойти по части благородства этого жулика, этого сукина сына – Искомого.

В заключение он должен всю сумму передать царю на его усмотрение – «дабы оградить свою честь и не свершить чего-либо противозаконного». И заявить о готовности полностью отказаться от сего странного приношения. Но высказать все это так искусно, чтоб не вынуждать царя принимать его отказ.

Если же Николай о сем случае ничего не знает, то тем приятнее ему будет узнать раньше всех о таком необычном происшествии. Пусть на этом примере царь убедится, что моя с Орловым дружба на втором плане, а доверие государя – превыше всего.

Киселев изрядно потрудился над своим письмом. Человек, который все понимает, сумел вполне правдоподобно выразить мысль о том, что он ничего не понимает.