Читаем Почему языки такие разные полностью

Дело в том, что в русском, как и во многих других языках мира, слова делятся на части, которые тоже что-то значат сами по себе, и такие значимые части слов лингвисты обычно называют морфемами. Слов (лексем) в языке, как вы помните, много (их число измеряется десятками тысяч), а морфем — немного (их число измеряется всего лишь сотнями или тысячами). Язык устроен экономно: из одних и тех же морфем он строит разные слова. Слова, таким образом, можно представлять себе как поезда с вагончиками — комбинируя разные вагончики, можно составлять разные поезда (недаром ведь железнодорожники называют поезда составами!). Главная часть поезда, конечно, паровоз: он везет всё остальное, то есть вагоны, и без него поезд — не поезд, потому что ехать он никуда не может; паровоз же может ехать в любую сторону, прекрасно обходясь и без вагонов. И в слове тоже есть главная часть: это корень. Корень может составлять слово и один, сам по себе, а может — в сочетании с другими морфемами (их принято называть аффиксами); зато слов без корня, из одних только аффиксов, вообще говоря, не бывает. Это общее свойство разных языков мира. А вот присоединяются аффиксальные морфемы к корню в разных языках по-разному: здесь языки довольно сильно различаются, и их можно сравнивать, причем сравнивать их интересно сразу в двух отношениях:

— как ведут себя морфемы по отношению к корню

и

— как ведут себя морфемы по отношению друг к другу.

<p>4. О порядке морфем, поездах, вагонах, буферах и прочем</p>

Начнем с первой проблемы: как ведут себя морфемы по отношению к корню. Есть корень и другие морфемы — или, пользуясь нашим с вами сравнением, — паровоз и его вагончики. Как они могут располагаться друг относительно друга? Самый простой способ: паровоз, а за ним вагончики, но можно и наоборот: сначала вагончики, а потом паровоз, который их как бы толкает сзади. При образовании слов в языках мира используются оба способа, так что слова могут быть похожи и на паровоз с прицепленными к нему сзади вагонами, и на паровоз, толкающий их впереди себя. Правда, если один и тот же вагон поезда можно при необходимости в одних случаях везти, а в других — толкать, то морфемы в языке распределены очень строго: есть такие, которые могут стоять только перед корнем, и есть, наоборот, следующие за корнем. Морфемы этих двух групп никогда ни в одном языке не совпадают, как если бы у нас были, скажем, как в старину, вагоны первого и второго класса — желтые и синие, причем желтые присоединялись бы к паровозу только спереди, а синие — исключительно сзади. И раз уж эти морфемы различаются по своему положению относительно корня, лингвистам удобно и называть их по-разному, так что первый тип морфем, как вы, наверное, знаете из школьных учебников, называют приставками, или префиксами, а второй — суффиксами.

В русском языке довольно много и префиксов, и суффиксов: вы-, на-, под-, при-, из-, пере-, за-, по- и, с другой стороны, — ник, — чик, — тель, — оват, — ист, — енн — их настолько много, что даже просто все их перечислить у нас здесь не хватило бы места. Следовательно, русское слово может "расти", так сказать, и вперед, и назад. Например:

говор

раз-говор

говор-и-ть

под-говар-ива-ть

до-говар-ива-ть-ся

не-до-говар-ива-ть и т. д.

На русский язык в этом отношении похож, например, венгерский и многие индоевропейские языки, такие, как немецкий, латынь, армянский. Но есть языки, где слова стремятся "расти" только в одну сторону — например, вправо, как это происходит со словами в тюркских языках, или влево, как в языках банту. В тюркских и дравидийских языках вообще нет префиксов, зато суффиксов много и они с легкостью образуют длиннейшие "поезда" (причем привычные настоящим железнодорожникам — с паровозом-корнем впереди), а в банту суффиксы есть, но они, в отличие от префиксов, используются не так уж часто. Зато префиксы языкам банту настолько нравятся, что те часто употребляют их вместо окончаний: достаточно сказать, что даже множественное число у существительных в банту выражается специальным префиксом (а не особым окончанием, как мы привыкли и как действительно это будет почти во всех языках мира). Посмотрите еще раз на пример из языка суахили (это, как вы помните, самый знаменитый язык банту), который мы приводили в разделе б предыдущей главы, и вы убедитесь в этом сами. Есть, конечно, языки, в которых мало (или вовсе нет) и суффиксов, и префиксов, но речь сейчас не о них.

Итак, мы обсудили две возможности поведения морфем по отношению к корню и, соответственно, два типа таких морфем — префиксы и суффиксы. Эти два способа настолько хорошо известны, привычны и естественны (вспомним паровоз!), что кажется, других возможностей просто быть не может. Однако человеческий язык гораздо разнообразнее и изобретательнее: в языках мира (и в том числе, как мы увидим, в русском языке) встречаются и другие способы взаимного расположения корней и прочих морфем. Например, следующие четыре.

Перейти на страницу:

Все книги серии Популярная лингвистика

Почему языки такие разные
Почему языки такие разные

Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.

Владимир Александрович Плунгян , Владимир Александрович Плунгян

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки