Почему я не люблю дождь

Она стояла безмолвная и бездвижная, как изваяние. Как каменный истукан. Как памятник самой себе на веки вечные и на все времена. Стояла, будучи не в силах шевельнуть даже пальцем. Время шло, и Осси уже начало казаться, что она полностью растворилась в этой наведенной пелене, окончательно потеряв себя, и слившись с мутными тенями. Но тело, хоть и обездвиженное неведомой силой еще жило, и очень скоро тому появилось явное и совсем недвусмысленное подтверждение.

Боль. Она появилась из ниоткуда, и тут же в мгновение ока заполнила ее всю без остатка. Она нахлынула как прибой и тут же откатилась назад, оставляя после себя гнетущую пустоту. Волны боли следовали одна за другой, словно проверяя на прочность и готовя к чему-то, чему нет описания ни в языке людей, ни в древних и уже позабытых наречиях.

Иногда отступали они на время, пропуская удар или два, и тогда Осси будто проваливалась куда-то вовне. Там в этой бескрайней пустоте не было ничего, кроме угасающих мыслей и нарастающего ужаса. Неодолимого. Подчиняющего себе. И… опьяняющего.

Затем пустота выплескивала ее обратно в сумеречное марево, отторгая и тут же наказывая запредельной болью. Но раздираемое невыносимой мукой тело, с которого будто заживо сдирали кожу, по-прежнему было обращено в камень и не в силах было породить ни звука, ни крика. И все начиналось сначала, и, казалось, не будет этому края.

Но в какой-то момент (Осси не знала и не понимала сколько прошло времени: день? год? вечность?) все закончилось. Ушла боль, отступил страх, и вернулось зрение. Хотя, видит бог, лучше бы и не возвращалось…

Она стояла одна посреди пустой, каменистой равнины, под нещадно палящим солнцем, а прямо перед ней от горизонта и до горизонта простиралась стена сплошного и абсолютного мрака. Как будто ночь обрела наконец материальную сущность и прилегла на землю огромным облаком.

Некоторое время этот ее новый мир пребывал в неподвижности и равновесии, а затем будто дыхнуло ледяным ветром, и все смешалось. Четкий, раз и навсегда заведенный порядок вещей, нарушился, и все, что было растворилось в хаосе разупорядоченного.

Солнце больше не висело в зените, и не склонялось к горизонту, медленно сползая по накатанной своей дорожке, а металось по небу, как очумелый хилависта, оставляя за собой медленно тающий след, изломанный множеством зигзагов. При этом, для чересчур частых своих закатов и восходов оно выбирало места самые невероятные, ни разу, кстати, не повторившись, будто само понятие о частях света было ему теперь неведомо и до отвращения противно.

Яркий свет сорвавшегося с цепи светила, также не подчинялся больше никаким правилам и уложениям, рассыпавшись вокруг леди Кай огромными огненными лепестками, утонувшими в абсолютной темноте. Впрочем, может все было наоборот: и это внезапно надвинувшаяся ночь, влилась в заполненный солнечным светом мир и теперь скользила мимо интессы острыми черными мазками, не желая ни смешиваться с остаточным свечением, ни растворяться в нем.

Безумное вращение и чередование невыносимо ярких и непроницаемо черных мазков реальности вокруг леди Кай все убыстрялось и убыстрялось, пока все эти мельтешащие пятна не слились в один сплошной мутный фон, который поглотил остатки этого странного мира, заполнив все пустотой запредельности.

Расстояния…направления… – все это растаяло и исчезло, потеряв всякий смысл, как растаяло и исчезло чуть раньше время, лишив мир столь привычных и незыблемых понятий, и нарушив естественный ход вещей.

Осси стояла в абсолютной тишине, посреди великой и безграничной пустоты, вне времени и пространства, а вызывающая головокружение и тошноту серая муть, застилавшая все вокруг, клубилась непрерывно меняющимися узорами, неподвластными нормальному человеческому восприятию, порождая фантазии и образы совершенно уже фантасмагорические.

А когда серый морок, вдоволь натешившись играми с подсознанием, развеялся, Осси увидела холодную, вымаранную смертью равнину, над которой словно остовы гигантских, вознесшихся до самого неба деревьев возвышались исполинские колонны. Огромные, необхватные они еще в незапамятные времена были старательно вылизаны ветрами и дождями, а безжалостное время власти над ними, похоже, не имело.

Вокруг них бесконечными лентами изгибались лестницы, выстроенные из тысяч и тысяч ступеней. Их широкие, как полноводные реки пролеты сходились и разбегались, образуя сложную переплетенную паутину без начала, без конца, и безо всякого, казалось бы, смысла.

Если не считать, конечно, смыслом этой невероятной путаницы из лестниц и колонн широко распахнутые двери из которых на утопающую в густых сумерках равнину бил нестерпимо яркий солнечный свет, разрывая в клочья затаившуюся здесь хмарь. Во всяком случае, большая часть лестниц заканчивалась именно так, хотя были и те, что обрывали свой бег где-то высоко над головой, просто повиснув в пустоте.

И, наверное, все-таки, именно двери эти были главной частью пейзажа, потому что было их превеликое множество, и стояли они везде докуда только глаз хватало. До самого горизонта.