Почему дети лгут?

Когда немногим более 10 лет спустя, в 1979 г., меня пригласили прочитать месячный курс лекций в Ленинградском государственном университете, я с энтузиазмом принял это предложение. Мои лекции были посвящены эмоциям, выразительным движениям, а также проблемам обмана. Меня беспокоило, что моими исследованиями по выявлению поведенческих характеристик, помогающих уличить лжеца, могут злоупотребить и в вашей стране и в моей, и мой труд мог, скорее, повредить, нежели помочь, международным переговорам.

Одну из своих бесед я назвал «Почему Брежневу не надо пытаться истолковывать улыбку Картера». Я надеялся, что это заставит КГБ прислушаться к моим предостережениям, и так в действительности произошло.

В течение этого месяца у меня завязались крепкие дружеские связи, которые за прошедшие годы еще более упрочились. Как я объясню ниже, именно вследствие возникшей тогда дружбы данная книга выходит на русском языке. Необычным был для меня контраст теплоты приватных дружеских отношений и холодной жесткости общественной жизни. То, что я читал о жизни в России, заставило меня ожидать нечто подобное. Я знал, что Советский Союз — закрытое общество и что отдельный человек чувствует себя бесправным перед лицом неограниченной государственной власти. Но иное дело все это увидеть своими глазами, лично почувствовать влияние репрессивного общества. Например, студенты опасались, что их увидят беседующими со мной. После лекций я стоял в холле, всем своим видом приглашая их к разговору, а десятки студентов ходили вокруг меня, но никто не решался завести разговор. В ту пору каждый, кто общался с американцем, не имея на то официальной инструкции, попадал под подозрение и рисковал удостоиться внимания КГБ.

Встречи совершенно безобидного характера, посвященные обсуждению новейших психологических исследований и теорий, приходилось организовывать тайно.

Официальным лицом, ответственным за мое пребывание в университете, мне была высказана просьба сообщать имена всех, с кем я встречаюсь. «Давайте будем реалистами, — было сказано мне, — ведь ваши чиновники потребуют от вас того же». Я пытался возразить, что на самом деле это не так, но мне не поверили. Я встречался с преподавателями и учеными, которые были уволены с работы и пребывали в состоянии неопределенности, надеясь получить разрешение на выезд в Соединенные Штаты или Израиль. Мне не было позволено посетить городок, где родились мои предки, и я так никогда и не узнал причину отказа.

Я вернулся в Америку, преисполненный пессимизма относительно того, удастся ли когда-нибудь установить дружественные отношения между нашими странами. Хотя мне казалось, что вероятность этого невелика, я в Америке продолжал работать с теми, кто считал, что соглашения по разоружению между нашими странами могут быть достигнуты лишь тогда, когда советское общество станет более открытым, когда будет создана демократическая политическая структура, гарантирующая соблюдение гражданских прав. Без доверия в обществе, без взаимного доверия правительства и народа, убежденного, что правительство служит его интересам, невозможны терпимость и доверие между государствами. В те дни в рамках американского движения за мир эта идея была непопулярна. Исключительное внимание уделялось недостаткам американской внешней политики, а критика в адрес Советского Союза была очень сдержанной.