Кай был тренером в их секции, разбирался в шахматах как бог и покорил юное сердце Эрика, несмотря на непрезентабельную внешность толстячка, огромные очки и шепелявый выговор. Кай, как казалось омеге, знал всё на свете, и вскоре любознательность Эрика привлекла занудного парнишку. Он приносил журналы о знаменитых шахматистах и сложных комбинациях, показывал, как выстраивать партии и как решать задачи. Постепенно их дружба окрепла и помогла Эрику многому научиться. До сих пор омега был уверен, что за свою хорошую успеваемость и поступление в университет он должен благодарить Кая.
Под конец учебного года они по-настоящему сдружились, Кай рассказывал ему обо всём на свете, помогал с уроками, и они даже смастерили планер на какой-то конкурс. А раз в неделю мальчишки ездили пускать самодельных воздушных змеев в горы. Но при этом Кай на него неустанно ругался, злился по любому поводу и был недоволен. Эрик его ворчания всерьёз никогда не воспринимал, восторгался своими достижениями, глупо шутил и сочинял частушки про пухляка-Кая.
Кончилось всё это печально. Кай окончил среднюю школу и ушёл в старшую. Эрик, пытаясь его удержать, наделал глупостей, подпортил их и без того странные отношения и окончательно потерял с Каем связь. А теперь этот пухляшка-кругляшка превратился в шикарного, просто неотразимого мужчину, который по какой-то причине его ненавидел.
– Вообще-то есть причина, – поделился Эрик с младшими сынишками, выныривая из своих воспоминаний, – я был глупеньким и надеялся, что Кая можно оставить ещё на один год. Подставил его – разбил стёкла в выставочном зале, свалил на него и, счастливый, ожидал новостей. Но Кай заплатил штраф и ушёл. Вот так-то. Никогда не делайте ничего, не подумав…
– Ням-ням, кашка, – выдали детишки, и Эрик поспешил выполнить их пожелание.
Дальнейшая работа от первого дня мало отличалась. Кай гонял его не жалея, не давал ни минуты отдыха и при любой возможности ругал из-за нерасторопности. Чем-то его ворчание напоминало детство, но Эрик уже давно вырос, и слушать, как его ругают, больше не желал. Со времён их первого знакомства прошло более десяти лет, и Эрик стал папой, обзавёлся высшим образованием и престижным, пусть и бесполезным, рабочим местом, потому очень скоро на вопли начальника стал отвечать тем же.
Незаметно подошло время подписывать развод, и у Эрика на душе становилось всё горше и горше. Суета на работе помогала забыть о горе, но как о нём забыть в окружении детей и на постели, наполненной ароматом любви к мужчине, который больше никогда не будет ему принадлежать? Иллюзии развеялись, одиночество давило нещадно, и хотелось либо повеситься, либо написать слезливый роман. К счастью, дома лишней верёвки не было, а писательские таланты закончились на детских частушках о пухлом Кае.
В назначенный срок Эрик приехал в регистр браков и нерешительно направился в указанный кабинет. Кристофер и Эдвард его уже ждали, скомкано поздоровались и указали на свободный стул. Работник магистрата разложил перед ними бланки и подождал, пока они их заполнят. Бракоразводный процесс не должен был занять более получаса, но когда работник спросил, какую фамилию Эрик хочет взять, у него всё оборвалось.
Почему-то вспоминалась свадьба, счастливая и яркая, с сотнями гостей и литрами шампанского. Свадебное путешествие в Париж и отдых на Мальдивах. Вспомнилось, как Крис вносил его на руках в новый дом, и как они вместе, играя и шутя, красили стены в детской. Жизнь тогда казалась такой простой, солнечной и бесконечной. Разве мог он подумать тогда, обнимая единственного и самого прекрасного человека во вселенной, что он решит уйти, разорвать связи, бросить детей и Эрика…
Он бы хотел оставить фамилию Криса просто на память об этом счастье. А может, это была глупая, всё ещё потаённая надежда на то, что Кристофер вернётся. Он отчаянно посмотрел на серьёзное лицо некогда очень близкого человека и разрыдался. Плакать в последнее время у него выходило много и часто, но сейчас в его слезах было столько отчаяния, что работник магистрата забегался, принося ему платочки и воду.
– Простите, простите, – шептал Эрик, не в силах справиться со своим горем, – я не специально, просто… просто…
Слёзы ему не подчинялись. И как бы ни хотел он закончить этот фарс поскорее, регистратор назначил им срок в ещё один месяц, чтобы всё обдумать и решить. Только решать было нечего…