Бубен все решил. Охотники отправились к своим палаткам за лыжами, и Pacca повел меня к нашему жилищу. Оттуда его жена и Аллба следили за происходящим. Аллба опустилась на колени в снег, чтобы привязать мне лыжи, а когда поднялась, и я хотел было обнять ее, она, к моему огорчению, отпрыгнула, словно я ударил ее, и отошла подальше, давая понять, что не желает иметь со мной ничего общего. Сбитый с толку и несколько уязвленный, я пошел вслед за ее отцом туда, где уже выстроилась вереница людей. Возглавил ее тот самый человек, который вызвал Рассу из землянки. Я узнал его по голосу. И только у него одного не было в руке тяжелого копья. Зато он держал длинный охотничий лук из ивы, обвязанный берестой. Лук был без тетивы, и на конце его красовалась еловая ветка. За ним шел Pacca в своем плаще из медвежьей шкуры, потом я, а вслед за нами остальные ярко разодетые охотники. В полном молчании мы покинули стойбище и двинулись на лыжах по лесу, следуя за человеком с луком. Как он находил дорогу, не могу сказать, — снежные сугробы завалили все тропки. Но шел уверенно, и я с трудом поспевал за ним. Время от времени он замедлял бег, так что я мог перевести дух, и все дивился терпению охотников саами, шедших позади меня — им я, верно, казался каким-то полукалекой на лыжах.
Утро было в разгаре, когда наш вожатый внезапно остановился. Я огляделся, пытаясь понять, что заставило его остановиться. Вокруг было все то же. Деревья со всех сторон. Снег лежал толстым слоем на земле и местами на ветках. И ни единого звука. В этой полной тишине я слышал только собственное дыхание.
Вожатый наклонился и отвязал лыжи. С луком в руке он ступил в сторону и двинулся широким кругом, с каждым шагом глубже проваливаясь в снег. Остальные ждали, следя за ним и не говоря ни слова. Я посмотрел на Рассу в надежде на его подсказку, но он стоял с закрытыми глазами, губы его шевелились, словно он молился. Медленно лучник прокладывал путь, оставляя следы на снегу, пока не вернулся к тому месту, откуда начал. Я снова и снова пытался понять смысл его действий. Все делалось так спокойно и старательно, что не оставалось сомнений — это какой-то обряд. Я оглядел круг внутри следа, оставленного им. И ничего особенного не увидел. Разве что сугроб, столь небольшой, что его и бугорком нельзя было назвать. Не имея никаких других объяснений, я решил, что это место сейда. Мы пришли поклониться какому-то духу природы.
Я ожидал, что Pacca начнет свои песни духа. Однако нойда начал снимать лыжи, тем же занялись и остальные саами. И я последовал их примеру. Руки так окоченели от мороза, что мне не сразу удалось развязать узлы ремней, привязывающих лыжи к новым башмакам, которые сшила мне Аллба. Я с удовольствием убедился, что, как она и обещала, снег на них не налипает. Кладя на землю тяжелое копье, чтобы освободить руки, и опасаясь, как бы золотое кольцо не соскользнуло и не потерялось в снегу, я надел его покрепче на острие. Наконец, отложив лыжи в сторону, я распрямился, огляделся и обнаружил, что остальные охотники уже разошлись по обе стороны от меня. Pacca же стоял немного в стороне. Единственный, кто находился прямо передо мной, был лучник, и он шел к середине круга, обозначенного его шагами. Он по-прежнему держал лук в правой руке, и попрежнему лук был не натянут. Дойдя почти до середины круга, охотник сделал три-четыре шага в сторону, потом еще пять-шесть шагов вперед, и повернулся лицом ко мне. Какое-то чутье подсказало мне, и я покрепче ухватился за тяжелое копье. Неужели он сейчас натянет лук и нападет на меня? Но он поднял лук обеими руками и бросил его в снег у своих ног. Ничего не произошло. Он повторил это еще два-три раза. И вдруг — вот когда я по-настоящему испугался — снег прямо перед ним раздался, и оттуда, снизу, поднялось нечто огромное. В следующее мгновение я узнал в очертаниях, скрытых снегом, разъяренного медведя, идущего прямо на меня.