Побратимы

У дружбы много крыльев, но закон у нее один — верность.

А. Макаренко

Прошла неделя, но Белла не возвращался. Не видели его и в городе. Похоже, что наш разведчик схвачен. По его следам послали Виктора Хренко, потом Клемента Медо. Поиски были без результатов. Лишь на десятый день Белла явился. Докладывал бойко: на след провокатора Кольцова направил трех словаков; в «Рыхла дивизии» был; листовки распространил, но группу антифашистов увести не удалось — немцы усилили контроль.

Из города он привел черноволосого щупленького мальчугана лет тринадцати. Сказал, что подпольщики поручили забрать мальчика в лес, так как мать его арестована.

Больше ничего он не рассказывал. Старался держаться бодро, шутил и все напевал песенку о Катюше.

Выглядел же Белла необычно: похудел, осунулся, округлое лицо с высоким лбом, живыми черными глазами и постоянной улыбкой на губах постарело. Довольно заметные следы побоев он объяснил неохотно и односложно: «Упал». Густую шевелюру, лихо зачесанную назад, тронула проседь, а ведь Белле всего-навсего двадцать два года.

— Белла! — спрашиваю его. — Как твое здоровье?

— На все сто, товарищ командир бригады! Ако всегда здоров.

— Ой, что-то не то.

Но Белла так ничего и не ответил. Тайна Беллы раскрылась лишь спустя двадцать один год. Узнал я о ней совершенно случайно.

Как-то утром (это было уже в 1964 году) зашел ко мне молодой офицер флота. Представился:

— Роман Федорович Болтачев. Пишете о словаках? — спросил с интересом.

— И о словаках.

— О Белле, конечно, тоже пишете?

— Пишу.

А о том, как его расстреливали, будете писать?

— Беллу никто не расстреливал. Он жив. Вы что-то спутали.

Нет, моряк ничего не путает. Из бокового кармана кителя он достает фотографию.

— Узнаете?

С фотоснимка на меня глядит знакомое лицо Беллы. Да, это он — Войтех Якобчик. Его мягкая душевная улыбка. Его чуть настороженный взгляд живых черных глаз. Его кожаная куртка с застежкой «молния». И даже его красный шарф, повязанный на манер пионерского галстука.

— Да, мы говорим об одном и том же Белле. Но вы ошибаетесь, он живой. Мы переписываемся.

— Я не сказал, что он расстрелян. Его расстреливали, но не расстреляли. Я знаю это точно.

На минуту гость умолк, затем, собравшись с мыслями, начал свой рассказ.

— К вам в лес, на гору Яман-Таш, я попал в начале августа сорок третьего года. Было мне тогда тринадцать лет. Нет, не с этого я начал…

— Вы, значит, наш партизан?

— Сын партизанского полка, как меня называли тогда.

— Разрешите предварить ваш рассказ одной просьбой: постарайтесь припомнить все и рассказать о тех событиях подробнее.

— Постараюсь. Мой отец, коммунист Федор Болтачев, в Севастополь прорваться не успел. Остались мы с матерью и младшим братишкой в Симферополе. Вскоре фашисты арестовали отца. Тогда мама сменила документы и мы поселились на улице Греческой, в доме номер четыре. Было это в ноябре сорок первого года. Как жили при немцах, вы знаете. И все-таки мать кое-как перебивалась. Замечал, что нам помогали люди. А кто и почему — не знал. Теперь только выяснилось — то были подпольщики.

— Роман Федорович, — останавливаю рассказчика, — а как же вы встретились с Беллой?

— Сейчас дойду и до этого. Так вот, живем мы на Греческой — мать, брат и я. Со дня на день смерти дожидаемся. Ведь если кто донесет, что мы — семья коммуниста, — нам крышка. Так дрожали до весны сорок третьего года. Где-то в апреле или в мае, точно не помню, обстановка в доме изменилась. В нашу квартиру вселились два солдата. Одного звали Войтех, другого — Штефан. Поначалу мы косились на них: боялись. Относились к ним враждебно, хотя те обращались с нами по-хорошему. Потом стали замечать, что мать разговаривает с солдатами обходительнее. Нам это страшно не понравилось. Они — оккупанты. А мать, на тебе, вроде как с красноармейцами возится. Они стали давать матери хлеб и консервы. Мы с братом отказались есть. Тогда мать объяснила: Войтех и Штефан — не немцы, они — словаки. Насильственно пригнаны. Не хотят воевать против нас. Поэтому- то их дивизия не на фронте, а в тылу стоит.

После этого мы постепенно изменили к ним отношение. Штефан починил мне ботинки. Войтех вечерами играл с нами и даже сказки рассказывал. Полиция нас не трогала — постояльцы оказались хорошей защитой. Мы это поняли, и на душе полегчало.

Потом мы стали замечать, что солдаты ведут себя как-то странно. То один из них, то оба куда-то исчезают на несколько дней. Вскоре и вовсе переселились от нас и лишь изредка приходили. Мальчишки — народ наблюдательный. Вот мы и приметили, что словаки вроде в тайном деле участвуют. А наша мать им помогает. Спросили у нее, но она ничего не ответила.

Но вот однажды июльской ночью появился Войтех. Был он не в солдатской форме. Кепка-берет, кожаная куртка с застежкой, брюки вроде матросских. Целый день шептался то с матерью, то с другими словаками, которые к нему приходили. А на другой день вдруг подзывает меня и говорит: «Ромка! Послушай, что я тебе поведаю. Парень ты добрый.