Побратимы

Т-р-р-р! Т-р-р-р! Т-р-р-р! — троекратно рвет лесную тишину салют, будто ставя многоточие в новой странице сказания о борьбе за Крым.

В добрый путь!

Есть ли что-нибудь на свете радостнее братства..?

Тарас Шевченко

Особое место в нашей лесной партизанской жизни занимает аэродром. Здесь мы с радостью встречаем новых товарищей, здесь с болью в сердце провожаем раненых, расстаемся со старыми друзьями.

Подобно тому, как разбегаются отсюда партизанские тропы, расходятся здесь и жизненные пути партизан.

Недавно перед большими боями на аэродром приземлился новый отряд партийных работников и офицеров Красной Армии. Группа Савченко осталась в штабе центра, а комиссары Сытников и Сохань с несколькими командирами ушли в Заповедник. Некоторые же посланцы Большой земли отправились в Старокрымские леса.

Отсюда же, с аэродрома, проводили мы на днях комиссара Егорова и отрядных командиров Ваднева и Мазурца.

Сегодня здесь снова расходятся пути, но на этот раз — пути международные.

Солнце еще не закатилось за кромку гор, а к аэродрому уже сходятся люди. Их становится все больше и больше. Федоренко и Степанов, Сорока и Буряк, Сырьев и Клемпарский, Сакович и Грабовецкий — кажется, все лесные ветераны здесь. Пришли и партизаны нового пополнения, и лесные жители — девушки, женщины и старики.

Появляются и Григорий Гузий с Женей Островской. Этой ночью они уходят в Симферополь. На подготовку к походу в город ушел весь день: уточняли задания, комплектовали газеты и листовки, упаковывали оружие, тол, мины. Но пришел час проводов словацких друзей, и вот обкомовские ходоки тоже здесь.

Партизаны грустят. Грустит, кажется, и лес. Он притих, поникли густо заиндевевшие ветви.

В сосняке близ аэродрома, где сидят партизаны, тихо. Кто-то обронит слово, треснет сук в костре, и вновь тишина. Среди партизан у костра Петр Романович и Григорий Саркисьян, сменивший полковника Савченко на посту начштаба соединения. Мы все слушаем Иозефа Белко.

Он стоит, освещенный косыми лучами солнца. Короткая серо-желтая шинелишка изрядно изношена, измята, измазана, угол одной полы обгорел. Вздрагивающей рукой Иозеф вытирает лоб. Видно, что волнуется.

— Товарищи! Чо поведать вам на разлучку? Нам дуже жалостно одлучатысь од вас.

Голос солдата сорвался, и Иозеф опять вытирает лоб.

— Дуже щиро сприятелювались мы з вами. Зроднилися. Сделались советскими. Але остаемось мы и словаци. И кедь чуемо, ако воюе проти фашизму Свободова бригада, так уси думки наши там. И генерал Свобода в думках не кидае нас. 3 нами ходить. 3 нами пече кукурузу. И мы тоже з ним. И у нас распалюеця дуже велико желание лететь туда, до Людвика Свободы. То наше желание уловил политотдел и порадыв нам: кедь желаете, хлопци, напишить Свободе. И мы написали. Чо думали, то и поведали ему.

— Иозеф! Расскажи ребятам, что написали! — подсказывает Петр Романович.

— Ано-ано. Чоб усе знали.

С этими словами Иозеф достает потрепанный бумажник, торопливыми пальцами ищет в нем что-то и, найдя нужную бумажку, раскрывает ее.

— «Командиру Чехословацкой бригады в СССР генералу Людвику Свободе, — читает словацкий вожак. — Мы, солдаты и командиры словацкой дивизии „Рыхла“, шлем Вам и Вашим войскам боевой привет. В этом году мы перешли на сторону Крымских партизан. Мы всей душой ненавидим немцев, врагов нашей Родины, и вместе с русскими товарищами ведем смертельную борьбу против гитлеровской Германии…»

Голос Иозефа дрожит. В нем чувствуется беспокойство, как бы не задеть достоинства советских друзей, не обидеть гостеприимных хозяев земли русской.

— «Мы сражаемся за свободу и счастье, за нашу родную Чехословакию, за полный разгром фашизма. Мы просим считать нас бойцами Вашей армии и готовы…»

В этом месте словак останавливается, чувствуется, что он чем-то смущен. Партизаны терпеливо ждут, потом раздаются голоса:

— Читай, Иозеф! Выкладывай! Белко возобновляет чтение:

— …«и готовы тотчас после освобождения Крыма влиться в ряды великой Чехословацкой армии и сражаться за свободу под Вашим руководством…»[97].

— Правильно! — кричит кто-то из круга.

— Верно! Молодцы!

Партизанский круг одобрительно шумит. Выждав, когда люди умолкнут, словацкий вожак говорит:

— Приятели! Товарищи! Разрешение до нас прислали. Але кинуть вас нам дуже не хчеца. Кильке дружбы було! Кильке геройства! Ако Коля Шаров з скупиною ишов супротив танкив… Ако Егор Жаботинский знимав мины, чоб дать дорогу соединению. Сам пидирвался, але партизанов спас…

Партизаны слушают в глубочайшем молчании.

— Ако ж це все кинуть, драги приятели? — восклицает словак, и партизаны дружно рукоплещут ему. — Одна есть утеха! Од объеднання з вами мы, словаци, стали сильниши. И бильше нас стало.

Увидев недоумение на лицах партизан, Белко поясняет:

— До объеднання словацив було четыре миллиона, а теперь двести четыре… кедь числить в купе з советскими. И усе вкупе вот так, — уже кричит Иозеф, вытягивая над головой крепко сцепленные руки.