Побратимы

Почему же не применить суворовское правило: прошли разведчики — пройдут и отряды, бригады, колонны жителей, санитары с ранеными? Однако гарантии на полный успех мы не имеем. Сдав Яман-Таш, мы уйдем от разгрома, грозящего нам здесь. А сможем ли избежать потерь во время рейда? Ответить на этот вопрос невозможно. Надо исходить из одного: если хоть один шанс из ста на спасение раненых и жителей есть, то мы должны его использовать. В маневре кое-какие шансы есть. Здесь же, на Яман-Таше, их больше не осталось.

Думаем. Спорим. Решаем. Наконец, Ямпольский переходит к плану практических действий.

— Итак, ночью эвакуируем раненых, население, скот. Прикроем их силами 5-й бригады. 1-ю и 6-ю бригады тоже выведем из огненного кольца. Попытаемся уйти в более безопасные места. Есть возражения? Говорите, товарищи!..

В эту же ночь вышел приказ:

«Совершенно секретно.

Приказ № 0028 по Центральной Оперативной группе партизанского движения.

2 января 1944 года.

В связи с невозможностью держать оборону на занимаемом рубеже, бригады отвести на новые рубежи обороны.

1. 5-ю бригаду оставить для прикрытия раненых, всего хозяйства ЦОГ и гражданского населения…

2. 1-ю бригаду к 5.00 3.1.44 г. вывести в район обороны 19-го отряда (на Шамулу).

3. 6-ю бригаду, для переброски в Таукипчакские леса, к 20.00 2.1.44 г. сосредоточить по моему дополнительному указанию…

6. Для оказания практической помощи 5-й бригаде по устройству раненых, гражданского населения и приведения в порядок хозяйства ЦОГ выделяю начальника политотдела батальонного комиссара т. Лугового Н. Д. и заместителя начальника штаба ЦОГ по разведке майора Осовского С. А.

Начальник Центральной Оперативной группы

П. Ямпольский

Начальник штаба гвардии подполковник

В. Савченко»[95].

Член обкома Колодяжный назначен ответственным организатором эвакуации населения. Майор Сашников отправляет раненых. Комбриги Федоренко и Свиридов должны остатки патронов и гранат передать 5-й бригаде.

Срочно сообщаем о принятом решении на Большую землю.

…По крутой Яман-Ташской дороге вниз к Бурульче движется колонна.

Лес окутан густою тьмой ночи. Протянешь руку — пальцев не видно. Идти трудно: то теряет дорогу ведущий, то споткнулась и упала женщина с ребенком, то кто-то провалился в расщелину. Тяжело шагают санитары с ранеными на носилках, едва плетутся ходячие раненые, медленно, почти наугад, идут во тьме жители гражданских лагерей — старики с палками в руках, тащатся женщины с грудными малышами. Хвост колонны еще и не начал спуск, а передние уже подошли к Бурульче.

Речку переходят вброд: кто идет прямо по воде, кто по камням, по бревнам. Кто-то падает в воду.

— Деточки! Осторожно! Держите детей, потонут!

— Скорее, товарищи! Скорее.

— Кто там шумит! Тихо!

Идет третий эшелон — хозвзвода. У них сложное хозяйство — кухни, навьюченные лошади, скот, овцы.

Тишина не получается. Цокают подковами кони. Блеют овцы. То тут, то там раздаются людские окрики. Лес чутко отзывается на каждый звук, далеко передает его.

Уже семь утра. Длинной темной лентой колонна втягивается в Васильковскую балку. Здесь растекается по склонам на привал.

В балке есть небольшой домик без крыши, без окон и дверей, туда и положили раненых. Теперь там уже горят костры, курится дым. И кажется, будто теплее.

— А можно, чтоб нас тут оставили? А то поморозите. Мы ведь не двигаемся… — просят раненые.

Люди сидят прямо на снегу. Кое-кто примостился под скалами, на склонах балки. Сидят, лежат. Кто спит, кто на ручки детям дышит — мерзнут малые.

Кто-то обращается к людям вполголоса:

— Товарищи! Определяйтесь по десяткам. Составьте сотни. Выберите старших.

Это — Подскребов Андрей Власович, староста всего леса, председатель оргкомитета Совнаркома по руководству населением. Его любят в гражданских лагерях, слушаются. Душевный он человек. С большим опытом, старый большевик, известный партийный работник. В обороне Севастополя находился двести пятьдесят дней. Комиссар гаубичного полка, трижды ранен, последний раз на Херсонесском мысе. Потом — плен, бегство, подполье. Боевые схватки и операции. Затем наш партизанский лес.

Первая дневка намечена в овраге Дорт-Леме, за хребтом горы Токуш. Но до рассвета остался один час. Перевести туда людей, рассредоточить их и замаскировать мы уже не успеем.

Зовем Подскребова, и он тут же является.

— Прибыл по вашему приказанию.

Подскребов такой, как всегда — одет аккуратно, подтянут и собран. Доброе открытое лицо, в сорок лет изборожденное морщинами, чисто выбрито. Он переступает с ноги на ногу, и в ботинках чавкает вода.

— Что это у тебя в ботинках, Андрей Власович?

— Детишек переносил через речку и вот… набрал.

— Давай-ка переобуйся!

Подскребов садится на снег и снимает ботинки. Наши ординарцы делятся с ним носками, дают портянки.

— Андрей Власович, колонна долго еще будет тянуться?

— Десять-пятнадцать минут — и конец. Сам бегал, проверял.

— А дальше что? Время-то позднее.