— Поедете со мной. Командир полка лично задачу поставил.
— Нас командир роты послал наряд подменить…
— Поедете со мной, — повторил старшина. — В наряде другие постоят. Срочное задание. Труфанов, доложите гвардии старшему лейтенанту, что командир полка приказал мне немедленно выехать к товарищу Реперовичу. Младшие сержанты со мной.
К полякам, значит? Интересно, зачем?
Минут через пять полковой газик вез нас к Яреме Реперовичу. Николаев, чем-то озабоченный, молчал. И мы не осмелились его потревожить своими расспросами. Так всю дорогу проехали молча.
— К детскому саду, — коротко бросил водителю старшина, когда машина въехала в село.
Газик остановился возле крыльца массивного двухэтажного особняка. К старшине подошел Реперович. В косоворотке с закатанными по локти рукавами он походил на только что закончившего тренировку штангиста.
— Чесчь, Николай, — сказал он, пожимая старшине руку и одновременно кивком головы здороваясь с вами.
— Привет, Ярема, давай рассказывай, по какому поводу сыр-бор.
— Никакого сыр-бора нету, Микола, однако без твоей помощи не обойтись. Вот какое дело-то приключилось. Завтра детский сад должны открывать, комиссия из Вроцлава приезжает, а пищеблок не готов. Котлы новые неделю назад привезли, а пристроить их некому. Был на все село один печник, и того вчера в больницу положили. Аппендицит у него…
— Понятно, — весело прервал старшина, — давай показывай свои котлы, председатель.
— По печному делу, товарищ Реперович, мы собаку съели, — вставил Генка, косясь на старшину. — В нашей роте знаете какие печки?
— Какие такие у вас печки?
— Слушай его больше, Ярема, — вмешался Николаев. — Он наговорит! Показывай свои котлы.
Реперович с Николаевым ушли в помещение.
— Видал, тестюшко мой будущий как печник на международном уровне получает признание, — сказал Генка.
— А мы его помощники, — ответил я.
— А как же! Глину поднести, известку развести. Это мы можем…
Мы легли на траву. Яркое солнце над головой. Небо чистое, голубое-голубое. Стремительные стрижи вычерчивают фигуры высшего пилотажа. На каштанах застыли белые свечки с розовыми крапинками. И трава-мурава изумрудной россыпью покрыла луг, придорожные кюветы. Какие-то желтенькие цветочки, не то лютики, не то гусиные лапки — в ботанике я был и остался слабаком, — несмело выглядывают из травы. Скворец уселся на яблоневом суку и, распушив хвост, затрепыхал крыльями; звонко чмокает, трещит, подсвистывает, будто хочет высказать нам свои птичьи весенние заботы.
Да, весна… И у нас, на Волге, теперь тоже весна. Вот только стрижи вряд ли прилетели: рановато. А скворцы наверняка прилетели. И жаворонки тоже. И соловьи.
Сойди по Вилоновскому спуску к Волге, возьми за десять копеек билет на паром и вмиг очутишься на той стороне. А там пойма: старицы, озера, луга, чапыга всякая, И соловьев в той чапыге бессчетное множество. Весна…
Из дома вышел старшина. За ним Реперович.
— Кончайте кейфовать, милостивый государь, мастер идет.
Я нехотя поднялся с земли.
— Ну что ж, хлопцы, будем приступать к делу, — сказал Николаев. — Давайте-ка насчет глины и извести.
— Что я говорил? — Генка показал все тридцать два зуба. — Не беспокойтесь, Николай Николаевич, за подсобников краснеть вам не придется. Справимся как надо.
Подъехала подвода с песком и глиной. Возница, рыжий, вихрастый подросток, чем-то похожий на Генку в детстве, осаживая меренка, озорно прокричал ломающимся дискантом:
— Вшистко в пожонтку, пане прэзесе. Пшивезлэм [18].
— Дзенькуе [19],— председатель как взрослому пожал пареньку руку. — Прошу, Микола, действуй.
Старшина и впрямь был специалистом по печному делу. Он будто жонглировал мастерком, кирпичами, все так ладно у него получалось. Ярема только причмокивал от удовольствия, глядя на работу своего дружка.
— И где ты только, Микола, ухитрился всем наукам обучиться, — восхищенно сказал он Николаеву, когда тот уложил последний кирпич. Оба котла, будто впаянные, сидели в плите. — Помнишь, как мы подо Ржевом зимой сорок второго года оборону держали? Холодюка такая была, от мороза уши трещали, а у нас в землянке, как тогда говорили, — Ташкент.
— Было дело.
— Старшина ваш, хлопцы, — обращаясь к нам, продолжал Реперович, — такую печку в землянке сложил — вся рота приходила греться да валенки сушить. Комиссар, побывав у нас в землянке, сказал, что раз такие печки солдаты начали строить, значит, фашисту тут нас с места не сдвинуть, оборону возводим не на одни сутки. Так ведь оно и было, Микола.
— Точно, — согласился Николаев.
— Я ведь когда узнал, что комиссия приедет детсад смотреть, не раздумывал, к кому обратиться за помощью. Знал, что ты сразу приедешь, Микола. И каждый поляк твердо знает: советские товарищи всегда и во всем нам готовы помочь.
— Ну как же иначе?.. — смущенно вставил Николаев.