Побег с «Оборотнем»

— Да мне по барабану, — пожал плечами дядя Федор. — Для меня один хрен — честные менты, продажные. Черного кобеля не отмоешь. Ну, грохнули вашего майора, что с того? Сам-то часом не мент?

— Неужто похож? — поразился Турецкий.

— Да как тебе сказать… — мужик пошкрябал подбородок. — Вроде не сказать, но что-то есть в тебе такое…

— В МЧС я когда-то трудился, — быстро сказал Турецкий, — специалист по катастрофам. Ныне предприниматель. Попал в некрасивую историю, хотел продать дубовским предпринимателям партию корейской оргтехники…

— Ладно, — раздраженно отмахнулся мужик, — прокурору будешь сказки рассказывать. Мне до фени. И вы мне до фени, и менты до фени, и сказочки ваши и ментовские…

— Хорошо, не будем о глупом, — засмеялся Турецкий. — Ты один тут обитаешь?

— Один, а что? — насупился мужик. — Хочешь сказать, в доме видно присутствие бабской руки? — Федор запрокинул голову и захохотал, обнажив прокуренный, но на удивление ровный и полностью укомплектованный зубной ряд. — Хочешь спросить, за что сидел?

— Ну, скажи, если не в лом, — пожал плечами Турецкий.

— Последняя ходка — за убийство. Двенадцать лет — от звонка до звонка.

— Бывает, — Турецкий сглотнул слюну. Покосился на Валюшу, которая вдруг стала какой-то задумчивой и отрешенной.

— Не ссыте, — гоготнул Федор, — вас не убью. Завязал, как говорится, с мутным прошлым. Теперь вот курей мочу. Далеко идти собираетесь?

— До железки бы добраться…

— Доберетесь, — кивнул Федор, — пойдете строго на запад — будет вам железка. Шесть верст от моей хаты. Менты туда подались, — он показал на север, — в ближайшее время их туточки не будет. Но постарайтесь не высовываться из леса. А если уж высунулись, то смотрите по сторонам. И учтите, времени у вас не густо. Скоро менты поедут обратно, будут заново причесывать местность.

— Спасибо, Федор, — поблагодарил Турецкий. — Мы уходим прямо сейчас…

* * *

Версты четыре они отмахали в ритме динамичного марш-броска. Перелески сменялись протяженными пустошами, полянами, заросшими темно-зелеными листьями ландыша. Делали короткие передышки, снова бежали. Золотистый сосняк, пахнущий смолой, сменился пышной дубравой с низеньким подлеском.

— Хватит, перерывчик небольшой, — выдохнул Турецкий, падая под засыхающее дерево.

— Только не сюда, — испугалась Валюша, хватая его за рукав. — Это же ведьмино дерево, ты с ума сошел?

Он испуганно покосился на массивного великана с изогнутыми кривыми ветвями. Дерево практически отжило, стояло на лишенном растительности пятачке — уродливое, старое, с бугристой корой, покрытой глубокими и извилистыми трещинами.

— Как знаешь, — он пожал плечами, поднялся, — вообще-то, я считал, что дуб — это символ долголетия, могущества и власти.

— Так и есть, — согласилась Валюша. — Но любой постаревший дуб — это ведьмино дерево. Бойся его, Турецкий. А вот сюда — пожалуйста, — она упала под раскидистый молодой дубок, украшенный шапкой сочной листвы.

— Увлекаешься растительной биоэнергетикой? — хмыкнул он, присаживаясь рядом. — Не ожидал от тебя, Валюша.

— Ты думаешь, я такая безграмотная? — она посмотрела на него с какой-то жалостью. — Ничего колдовского, Турецкий. Химия, физика, биология.

— Ну, конечно, — усмехнулся он, — мы тоже университеты кончали. Рябина приносит счастье, осина убивает нечисть, ива помогает искать клады, орешник — источник воды, а цветущая черемуха отгоняет болезнь, потому что такой дурман вокруг себя распространяет, что все микробы в ужасе загибаются.

— Умница, — похвалила Валюша. Она поднялась, прижалась лбом и ладонями к стволу, закрыла глаза. У Турецкого не хватило духу высказать что-нибудь язвительное. Сидел, смущенно наблюдая, как девчонка общается с деревом. Почему бы нет? Отождествить себя с дубом, спокойно постоять, стараясь ощутить движение соков из-под земли по стволу, успокоиться, расслабиться. А когда почувствуешь, что дерево начинает тебя отталкивать, — отойди, зарядка успешно завершена…

— Теперь ты, — сказала Валюша, отходя от дуба. — Поверь, Турецкий, это не просто идиотизм, в этом что-то есть, мне отец в детстве показывал, как это надо делать. А он — человек конкретной науки, трудно заподозрить в суевериях. Давай, Турецкий, не менжуйся, хуже не будет, я отвернусь, если стесняешься. Все нормально, каждый человек — в чем-то дуб…

Он прислонился к дереву «затылком, положил ладони на сильный ствол, слился с растительным организмом, который во всех религиях и мифологиях отождествлялся с человеческим. В этом не было ничего постыдного, в сущности, даже приятно…

Последние две версты они почти бежали. Звук идущего поезда был, как елей для измученной души. Они вбежали в лесополосу, тянущуюся вдоль полотна, проводили глазами товарняк.

— Эх, «была-не-былайн», — сказала Валюша, включая телефон. Обрадовалась: — Пляши, Турецкий, сеть появилась! Ой, мама восемь раз звонила…

— Страшно представить, кто в это время стоял у нее за спиной. Дай сюда! — Он отобрал у нее мобильник, набрал по памяти номер Меркулова.

— Слушаю, — настороженно проворчал Меркулов.