Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

– Ты мог бы заночевать здесь. Тетка тебя покормит, а ты с меня ничего не возьмешь за езду.

Контрабандист, вспомнив прижимистого «кривого», ответил:

– Я не тетку твою привез, а тебя. Гони три железки, как уговаривались. Это вполовину меньше того, что запросил бы другой, но такой уж я дуралей. А если потом захочешь по дружбе меня угостить, твое дело. – Он давно смекнул, что монету школяр держит в своих обмотках.

– Знаешь, – сказал Кентон, вручая ему три монетки, – к матери мне еще целую стадию на запад шагать, так что тебе, пожалуй, тут и правда лучше не останавливаться. Я только поздороваюсь и пойду себе дальше…

– Счастливого пути, Кентон. – Контрабандист тронул с места вола.

– Спасибо. И тебе тоже!

«Честный контрабандист, – твердил он в уме. – Честней некуда. Когда-нибудь я скажу это вслух – не тебе, мой юный друг, так кому-то еще. Повезло тебе, однако, что честный лиходей содрал с тебя всего три монеты». Дорога была пуста. Слева на обочине что-то клевала курица, за правым поворотом лениво махнул хвостом спящий пес. Но кто знает, долго ли продлится такое спокойствие.

Солнечные пятна ложились сквозь листву на спину вола и на колени возницы. Час спустя он прервал воображаемый разговор со школяром, заметив, что небо между листьями стало серым, а воздух похолодел и отяжелел. Синева затянулась тусклым кованым серебром.

Вдали сверкнула молния. Упали первые капли. Вол, нагнув голову, брел по дороге, быстро превращавшейся в грязь.

«Ладно, – сказал контрабандист призрачному Кентону (ему-то, бесплотному, дождь нипочем), – правда твоя, школяр. – Он слез и пошел пешком, смеясь во все горло. – Я отдал бы тебе твои три монетки за крышу над головой, чашку горячего супа и койку на ночь. Я хоть и честный контрабандист, а дурак, что не согласился. Никогда и не скрывал, что я круглый дурак. Ну, вот я и сказал это – ты доволен?»

Тот, видимо, был доволен: вскоре контрабандист, вытаскивая ноги из грязи, переправился через ручей без его помощи.

Дождь переставал иногда, но ненадолго.

Контрабандист снова сидел на козлах: здесь дорога была вымощена, хоть и неровно. Справа виднелась поливаемая дождем долина, но трудно разглядеть что-то, если вода хлещет прямо в глаза. Поди знай, верная ли это дорога. Надо ехать прямо на юг, а как узнать без солнца, не сбился ли ты с пути? Непонятно также, идет ли еще дождь или это деревья стряхивают остатки влаги (ни старуха, ни девушка, ни пожилые крестьяне, чьи имена он давно забыл, не знали, как это понять). Он едет по незнакомой дороге, где может случиться и померещиться все что угодно. И бог, безымянный, но пособничающий контрабанде, не прочь поиграть в «да» и «нет». «Полно, – поправил себя ездок. – Ты едешь правильно, по верной дороге, только промок и замерз. Часто ли ты богам молишься? То-то». Молния сверкнула опять: дождь таки шел.

Сначала он увидел чью-то ногу, упершуюся в наклонный ствол, потом обнаженный меч, потом сквозь шум дождя прорезался голос:

– Эй, красавчик! Не подвезешь ли усталого путника?

– Полезай! Далеко тебе? – Он бы и плату потребовал, да дождь заливал в рот. Не разбойник ли это, часом? Меч, теперь спрятанный в ножны, был какой-то странный.

Одна мозолистая рука ухватилась за козлы, накренив повозку, другая сжала его плечо, и путник (или разбойник) угнездился с ним рядом.

– Ну и погодка, чтоб ее! Давай, погоняй! – Рука и бок седока дышали теплом среди холодной мокряди. – Куда путь держишь? – Лицо незнакомца закрывала тряпка с двумя дырами, в которые смотрели ярко-голубые глаза. Разбойник… то есть разбойница… улыбалась.

Может, мужчина все-таки? Мало ли что груди, у мужиков они тоже бывают. Но нет: он точно знал, что рядом с ним сидит женщина. Глотнув дождевой воды, он закашлялся – и хорошо, иначе мог бы ляпнуть что-то неподобающее.

На седьмом примерно ухабе она наконец отпустила его плечо и теперь держалась за сиденье обеими руками, глядя вперед сквозь прорези своей маски, струи дождя и бушующие под ветром листья.

Через полчаса дождь опять перестал, но она все молчала, и контрабандист решительно – плохо понимая, в чем причина такой решимости – спросил:

– Ты из этих мест?

– Разве я похожа на уроженку этой мокрой печальной земли? – Она фыркнула – будь она мужчиной, контрабандист принял бы это за смех. – А ты откуда будешь? Едешь, похоже, из самого Колхари. Что везешь? – Голубые глаза под маской моргнули. – Этого ты мне не скажешь, ведь верно? Я тебя не виню, хотя могла бы подсказать, где что можно сгрузить. Понимаю кое-что в твоем ремесле. Меня зовут Вран. – Она протянула руку, и контрабандист пожал ее, переложив вожжи в левую. – А тебя? Хотя нет. – Ее маленькие, утолщенные в суставах пальцы были жестче, чем у него. – Вы, здешние красавцы, такие плотные, что так и хочется вас потискать, слишком скромны, чтобы назвать случайной попутчице свое имя. Так оно и должно быть в вашей странной земле, где женщины так забиты, что даже не верится.

Веснушек, насколько он видел, у нее не водилось. Назвать ей свое имя? Зная, что не сделает этого, он испытал прилив дружеских чувств.