Шин не видел их и ничего не знал об их судьбе с той самой ночи, когда выбежал из материнского дома и заложил их школьному сторожу.
— К смерти приговариваются предатели и враги народа Чан Хе Гён и Шин Хе Гын, — провозгласил офицер.
Шин посмотрел на отца. Тот плакал, не издавая ни звука.
Жгучий стыд, охвативший Шина после казни, с годами все больше усугублялся ложью, которую он придумал перед прибытием в Южную Корею.
— Никакие мучения в моей жизни не могут сравниться с этим камнем на моей совести, — сказал мне Шин в Калифорнии в тот день, когда решился объяснить, как и почему солгал.
Но тогда ему не было стыдно. Тогда он был в плену ярости. Он ненавидел мать и брата с жестокой искренностью обиженного и уязвленного подростка: он ведь чуть не погиб под пытками, а его отец стал инвалидом именно из-за того, что они думали только о себе, строя свои идиотские планы! Мало того, за считаные минуты до того, как их вывели, он был абсолютно уверен, что за их безрассудство расстреляют именно его!
Когда охранники тащили мать к виселице, Шин успел заметить, что на ней не осталось живого места. Они заставили ее встать на деревянный ящик, заткнули рот кляпом, связали за спиной руки и затянули на шее петлю. Глаза, превратившиеся в узкие щелочки на распухшем от побоев лице, ей завязывать не стали, мать пробежала взглядом по толпе и нашла Шина. Он отвел глаза. Потом охранники выбили из-под ее ног ящик, и она задергалась на веревке. Глядя на конвульсии матери, Шин думал, что она получила по заслугам.
Когда солдаты стали привязывать к деревянному столбу брата, он показался Шину сильно исхудавшим и почти обессилевшим. Три солдата трижды выстрелили из своих винтовок Одна из пуль попала ему в лоб и перебила веревку, которой к столбу была привязана голова. От жуткого кровавого зрелища Шина чуть не стошнило. Но и про брата, наблюдая за тем, как по столбу стекают ошметки его мозга, Шин думал то же самое: он это заслужил.
Глава 9
Реакционный ублюдок
Казни родителей, пытавшихся совершить побег, не были для Лагеря 14 событием из ряда вон выходящим. Шин присутствовал на таких казнях и до, и после повешения матери. Тем не менее он не очень понимал, что происходило потом с оставшимися в лагере детьми этих людей. Насколько он мог видеть, никому из них больше не позволялось ходить в школу.
Но для него сделали исключение.
Возможно, лагерные власти отправили его обратно в школу, потому что он доказал свою верность. Но возвращение оказалось нелегким.
Неприятности начались сразу после казни, когда Шин пришел с пшеничного поля в школу и с глазу на глаз поговорил со своим учителем. Шин знал этого человека уже два года (хотя так никогда и не услышал его имени) и считал его человеком относительно справедливым и незлобным, по крайней мере по лагерным меркам.
Тем не менее во время этого разговора учитель был вне себя. Он хотел знать, почему Шин рассказал о попытке побега школьному охраннику.
— Почему ты пошел к нему, а не ко мне? — орал он.
— Я хотел рассказать вам, но не смог вас найти, — ответил Шин и объяснил, что дело было посреди ночи, а доступ в квартал, где живут учителя, для заключенных закрыт.
— Мог бы подождать до утра, — сказал учитель.
Учитель упустил возможность получить от своего начальства поощрение за раскрытие заговора и винил в этом Шина.
— Ты поплатишься за свое недомыслие! — прошипел он.
Когда чуть позднее в аудитории собрались все 35 учеников класса, учитель показал на Шина пальцем и прокричал:
— Выйти к доске и встать на колени!
Шин простоял на коленях на бетонном полу почти 6 часов. Когда он начинал ерзать, чтобы сменить положение, учитель бил его указкой. На второй день после возвращения в школу Шина с остальными одноклассниками отправили на лагерную ферму собирать кукурузу и перетаскивать ее на молотилку. Шина запрягли в тележку. По сравнению с угольными вагонетками тележка была относительно легкой, но таскать ее за собой нужно было, обрядившись в своеобразную упряжь с кожаной лямкой, которая натирала еще не до конца зажившие шрамы на спине и копчике.
Совсем скоро штаны Шина насквозь пропитались струящейся по ногам кровью.
Шин не посмел пожаловаться, ведь учитель сразу предупредил, что теперь ему придется работать гораздо больше других, чтобы кровью и потом смыть с себя вину за преступления матери и брата.
И в школе, и в поле ученики были обязаны просить разрешения справить малую и большую нужду. Когда Шин впервые после возвращения из тюрьмы попросил разрешения отлучиться в туалет, учитель ответил отказом. В результате Шин стал терпеть во время школьных занятий, но пару раз в неделю, как правило, в те моменты, когда его с одноклассниками отправляли работать на улице, все-таки не удерживался и мочился прямо в штаны. На дворе была холодная зима, и Шину приходилось работать в задубевших от замерзшей мочи брюках.