Побег из Амстердама

— И что в этом странного! Ты же выставила меня из дома! Чуть все пошло не так — и хоп! — меня выгоняют из дома. Как будто наши отношения для тебя ничего не значат. И потом говоришь мне сквозь зубы, что сделала аборт…

Он лег на матрас, подложив руки под голову, и закрыл глаза. Его веки дрожали.

— Все было не совсем так. Я тебя не выгоняла. Ты ушел, потому что я сказала, что не справляюсь с твоими проблемами. Потому что сказала, что хочу жить. Что больше так не могу. А ты ничего не хотел делать. Ты хотел и дальше киснуть в своей депрессии.

Я подошла к окну, села на подоконник и прислонилась щекой к холодному стеклу, глядя на серое небо, которое висело над городом уже много месяцев.

— Давай по-честному. Ты продолжал себя уничтожать. Все так запуталось. Я ничем не могла тебе помочь.

Он повернулся на бок, обхватил руками колени и, зарывшись головой в матрас, застонал, как от боли.

— Тебе нужна помощь. Я тебе помочь не могу. Может быть, я эгоистка, но я больше не знаю, что делать с твоей депрессией. Трудно любить человека, которому ничего не нравится, который ничего не хочет делать. Ты не понимаешь, что в таком состоянии нельзя заводить ребенка. Ты занят только собой. А у меня есть еще моя собственная жизнь…

— Ага, значит, дело в тебе. Ты меня бросила, потому что я путался у тебя под ногами. И от ребенка моего отделалась, раз — и готово.

— Замолчи, Геерт. Я просила тебя пойти лечиться. Я просила тебя бросить пить. А ты все только обещал. Собирался пойти к врачу… Я возилась с тобой весь прошлый год, днем и ночью. И ничто не помогло! Становилось только хуже.

Геерт сел. Он провел руками по лицу и пригладил волосы, и я вдруг опять увидела, как он шокирующе красив. У меня вновь навернулись слезы на глаза. На этот раз я их не скрывала. Он затравленно посмотрел на меня.

— Я люблю тебя, Мария. Я бы никогда в жизни не мог причинить тебе боль, что бы ты мне ни сделала. Я не писал эту открытку.

— Но… Кто же мог написать такое?

— Какой-нибудь свихнувшийся фанат, откуда я знаю… Или сумасшедший борец против абортов, который видел тебя у клиники. Сходи в полицию.

Меня била дрожь. Это было совсем не то, что я хотела услышать. До меня начинало доходить, что́ это значит. Кто-то выследил меня. Кто-то хочет меня напугать.

— Может, еще обойдется, — вздохнул Геерт. — Пошутили разок — и хватит. Но я бы на твоем месте все-таки обратился в полицию. В любом случае звони мне если что.

Я встала и подошла к столу. Дрожащей рукой взяла открытку и сунула ее обратно в сумку. Потом сняла пальто со спинки стула и натянула его. Я хотела сказать что-нибудь, что могло бы разрушить напряжение между нами, но не могла найти слов. Наше прошлое было разбито, и я чувствовала себя виноватой. Я даже не могла вспомнить, почему я прогнала его. Почему сделала аборт. Я знала, что наказана за эти решения. Если бы я поступила иначе, в сумке у меня сейчас не лежала бы открытка от какого-то сумасшедшего. Я перебросила сумку через плечо и опрокинула чашку.

— Черт.

Я опустилась на корточки собрать осколки и почувствовала, что у меня больше нет сил. Геерт наклонился и обнял меня.

— Мария, я не хочу, чтобы так было. — Он уткнулся носом мне в шею. — Я хочу тебя вернуть. Я хочу вернуть свою семью. Я хочу тебя защищать…

Он повис на мне, как забитый до полусмерти боксер. Я вдыхала аромат его вымытых волос, крема для бритья, запах, который был мне так знаком. Он поцеловал меня полными, сухими губами, слизал слезы с моего носа, его нетерпеливые руки соскользнули вниз, неуверенно нащупывая застежку моего лифчика.

— По-моему, момент неподходящий, — сказала я хрипло.

Он поцеловал меня еще раз, провел языком по моим губам, наклонил голову и зарылся в ложбинке у меня на груди.

— Я только хочу полежать с тобой, почувствовать твое тело.

Мы пролежали еще полчаса на его матрасе. Потом я встала и пошла забирать детей из школы.

Глава 2

Я опоздала. На школьном дворе играли только старшие дети. Вольф и Мейрел стояли у забора, взявшись за руки. Вольф мечтательно жевал свой голубой шарф, Мейрел раскачивалась взад-вперед в высоких сапогах и внимательно вглядывалась в улицу темными глазами. Когда она увидела меня, лицо ее не прояснилось, а стало еще сердитее. Она большими шагами протопала ко мне, таща за собой Вольфа.

— Где ты пропадала? — ворчала она. — Я могла бы пойти играть к Зое, Зоина мама ждала-ждала тебя, а потом говорит: «Я больше не могу ждать, приходи играть завтра». Ну что мне теперь делать?

Она пнула мой велосипед, рассерженно взобралась на багажник и уселась, упрямо сложив руки.

Моя маленькая сердитая Мейрел. Пока я рассыпалась в извинениях, Вольф стоял, подняв ручки вверх, и кричал: «Мама, поцелуй меня!» Из носа текло, щечки покраснели и обветрели, руки были мокрые и холодные, но он этого не замечал. Он всегда был в хорошем настроении. Как два ребенка, родившиеся от одной мамы, могут быть такими разными?