Победительница

На самом деле я вспомнила его, просто не хотела показывать вида. Виктор Антон Цапаев – один из самых богатых людей России и мира, у него пару лет назад случились какие-то политические трения с кем-то, не помню подробностей, да и неважно, он уезжал – и вот вернулся, и вот оказался у меня в комнате.

Из охраны никто не шел, я продолжала нажимать на кнопку.

– Да брось ты, – заметил он. – Не жми на пупочку. Они все зафиксированы. Лежат и отдыхают. Нет, живые, не беспокойся. Свет у тебя плохой, – огляделся Цапаев.

– Мне достаточно, – сказала я. Мне действительно хватало неяркой лампы на стене, создававшей полусумрак.

– Я на тебя посмотреть хочу.

Цапаев встал, нашел включатели, и комнату залило максимальным светом, который зачем-то запланировали при отделке, но которым я никогда не пользовалась. Это был, Володечка, странный обычай того времени, вспоминая о котором нынешние мои современники грызут свои зубы от досады: сколько везде горело лишних лампочек, сколько текло впустую настоящей живой воды, сколько тратилось калорий на обогрев лишних кубометров жилья, не оптимальных для проживающих в нем людей. Но если бы я сказала об этом тогда, то в лучшем случае получила бы в свой адрес ухмылку или даже смех. Экологи и так называемые зеленые, то есть защитники природы, считались идиотами, я не шучу, Володечка. Нерожающие женщины и плодоспособные мужчины полагали, что их дела, которыми они живы на сегодняшний день, намного важнее, чем дела и жизнь их детей, которые у многих так и не появились, не говоря уж о внуках, а те, что остались живы, не говорят спасибо своим предкам, обрекшим род человеческий на угасание.

Но вот странно: сама пишу об этом, а сама – вот сейчас – чувствую, что для меня гораздо важнее рассказать о себе и о тебе, Володечка, чем думать о будущем человечества. Ибо человек в своем неискоренении неискореним. Как писал японско-корейский философ Я Хуэю: 82.

Осветив меня, Цапаев смотрел на меня долго, пристально и нагло.

– Хороша, хороша, – сказал он. – В самом деле хороша. И что, ты действительно никого из нормальных людей к себе не подпускаешь?

– Кого вы называете нормальными людьми?

– Ну, не таких же, как твой художник покойный. Серьезных людей.

– Правителей, капиталистов?

– Можно и так назвать. Элиту.

– Я вообще мало кого подпускаю. У меня аллергия на человеческие запахи. На звук голоса. Даже на цвет глаз, – сказала я, думая, что слегка фантазирую, но именно в этот самый момент понимая, что это правда: всегда, например, ненавидела голубоглазых блондинов и жгучеглазых брюнетов. Видимо, это нелюбовь к крайностям.

– Надо же. А у меня вот карие, – обеспокоился Цапаев. – Ничего, не воротит?

– Нет. Но вы человек полный...

– Говори прямо – толстый.

– Да, толстый. Вот на это у меня точно аллергия.

– Ясно. И сколько тебе надо маней, чтобы твоя аллергия прошла?

Мне стало скучно, я отвернулась.

– Что? Вопрос не понравился? – спросил он усмешливо, не веря, что такой вопрос может не понравиться.

– Да нет. Просто такое ощущение, что я смотрю фильм, который видела уже сто раз. Одни и те же слова.

– Слова те же – деньги разные.

Я посмотрела ему прямо в глаза и четко произнесла (почему-то испытывая жесточайший приступ отвращения):

– Слушайте, Цапаев. Никогда, даже под страхом смерти у меня с вами ничего не будет. Даже не надейтесь. Потому что такие, как вы, мне надоели. Потому что я вас ненавижу. Потому что... – дальше я не нашла слов.

А он всё это выслушал чуть ли не с удовольствием. И воскрикнул:

– Молодца! Ладно. Этого я и хотел. Бороться будем, девушка. Учти, запрещенных приемов для меня нет.

– Что вы имеете в виду?

– Да много чего. У тебя сестра, мама, братик.

Мне стало страшно.

– Если вы что-нибудь с ними сделаете...

Он поднял руку:

– Не торопись. Я сперва хочу по-мирному, подоброму. Видишь, в чем штука, – пожалел он меня, – тебе просто не повезло. Если я чего-то хочу, то это всё. Это у меня будет. Хоть ты тресни. Я сам не рад, что такой упрямый, но что делать, – развел он руками.

Цапаев ушел, а я долго еще сидела, окаменевшая.

Всё это казалось мне дурным сном и идиотизмом.

Я готова была проклясть свою красоту, потому что она, оказывается, вместо того чтобы сделать мою жизнь и жизнь будущих детей безопасной под защитой красивого и сильного человека, наоборот, сплошь и рядом подвергает меня опасности.

Я поняла, что Цапаев подлец безграничный и ни перед чем не остановимый. И вдруг вспомнила о своем саратовском чудовище. Почему о нем ни слуху ни духу? Чего он ждет?

Мне вдруг представилось, что этот неведомый человек – единственный, кто может меня выручить. Он тоже опасность, но по сравнению с другими – такая ли?

Мне захотелось его найти.

Но как?

Я придумала способ.