Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II

Наряды, украшения, элитные комнатные собачки или кошечки невероятных экзотических пород. Опять же, без обсуждений оплачиваемые. Потом – затаскивание в постель (слабое сопротивление возлюбленного воспринималось дамами всегда как игра и даже в некотором роде как поощрение). Наутро весь, до мозга костей чувствующий себя виноватым, я делал предложение, которое принималось – чаще всего с восторгом. Медовые месяцы проходили незабываемо для жён и очень скучно для новобрачного: мы непременно куда-нибудь ехали, было шумно, суетливо, и приходилось все время за что-то платить. Кроме того, в постель могли потащить в любое время суток, и комплименты приходилось говорить то и дело.

Наверное, можно было воспротивиться. Наверное, это было бы даже очень правильно! Встать в позу трагика и заявить, что всё это мною видено-перевидено в белых тапочках, и что я хотел бы лучше спокойно поработать. Или хотя бы биржевые ведомости почитать, что ли!

Но так поступить, конечно, было невозможно. Ведь жён это непременно обидело бы. Поэтому я терпел и помалкивал.

К счастью, медовый месяц заканчивался, мы возвращались к родным пенатам (Щедриковским, конечно, трёхэтажным и с флигельком в глубине сада), и жизнь входила в нормальную колею.

Я с наслаждением вставал в шесть, делал зарядку, принимал душ и садился за письменный стол. В восемь Аннушка (это жёны менялись, а домработница всегда оставалась на своём посту – в этом вопросе я был твёрже алмаза) подавала яйцо всмятку, тост и кофе. С полдевятого до девяти двадцати – прогулка на свежем воздухе. Независимо от капризов погоды, экономики и политики. В раздумьях разве заметишь метель, землетрясение, танки на улице и прочую ерунду! Не говоря уже о болтовне над ухом, если любимая супруга вдруг решила сопровождать.

Затем снова работа. Примерно до часу. Небольшая разминка – минут на двадцать, не больше, на велотренажёре или на бегущей дорожке, снова душ и обед. Тут Аннушка позволяла себе разнообразие. Бульон мог быть куриным или индюшачьим, с зеленью или без, а пирожок к нему – с капустой, рисом или картошкой. Иногда даже слоёный. В любом случае – потрясающе вкусный. Аннушка всегда готовит так, что язык проглотить можно. И если выбор блюд в моём доме разнообразием не блистает, то вина в том не её. Потом салат из свежих огурчиков или десяток отварных креветок. И чай – конечно, без вредных сластей.

После обеда – письма, документы, беседы по телефону с сотрудниками и тому подобное. Как минимум до полдника, который, в виде фрукта на тарелочке или тёртой морковки, подавался к четырём. А порой и до самого ужина. Тоже стандартного – стакан кефира или молока и тост.

Всё это время для общения я категорически не годился. К работе отношусь очень серьёзно. Как и ко всему остальному. Распорядок не меняется ни при каких обстоятельствах. Почти ни при каких.

Вечером, наконец, я отрывался от бумаг и оказывался в распоряжении своей прекрасной половины. Тогда меня можно было вывести на совместную прогулку или на какое-нибудь мероприятие, где я, впрочем, больше помалкивал и думал о своём. Одна из жен даже как-то устроила совершенно дикую сцену по поводу того, что театральная программка к концу спектакля оказалась исписана формулами и исчерчена графиками. Но и скандал не помог. Естественно, я покорно и виновато все выслушал, кивнул головой – после чего жизнь продолжилась совершенно по-прежнему.

Особенно женщин бесило то, что распорядок не менялся ради них. А вот если звонил или появлялся Иван – любые дела мгновенно откладывались. И Аннушка вполне могла зайти в кабинет в любое время и с любым вопросом: она получала исчерпывающий ответ и любую помощь мгновенно. В отличие от жен.

Дольше полугода, слава богу, ни один брак не продержался.

По крайней мере, так было до Ниночки. Хотя она ведь не жена…

В палату вплывает Петровна. Рослая бабища в синем застиранном халате и разношенных больничных тапках, и как всегда, с недовольным выражением.

– Больной! – она никогда и никого из пациентов не называет ни по имени, ни по фамилии. Только так. – Вы долго прохлаждаться собираетесь? Вас Иван Семёнович заждались!

– А?

– Не рассуждать! На психотерапию, опаздываете! – От зычного контральто няньки звенит в ушах.

– Иду-иду. Извините.

Петровна порывается ещё что-то сказать, но я поспешно огибаю её дородную фигуру и выскакиваю в коридор. Петровна смотрит вслед, качая головой.

Зелёные занавески на окнах, по стенам картины, в основном работы самих же больных, серые двери…

Кабинет главврача. Фиалки на окне, застеклённый шкаф со спортивными призами – гордость хозяина, – открытый ноутбук на письменном столе.

Иван сидит не перед компьютером, а на кожаном диване. Рядом – такое же кожаное кресло и столик с двумя чашками и электрочайником, из носика которого поднимается струйка пара. «Не так уж и опоздал, – думаю я, – чай ещё не остыл».

– Привет, старик.

– Привет! – Иван рад, это видно. Улыбка самая настоящая. – Садись, поговорим. Как сам? Как твои «голоса»?

– Сегодня никак. Так что нормально.