Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II

Потеряв дар речи, она с минуту молча смотрела на него, а потом ушла быстрыми шагами, твёрдо зная, что с подобным разговором больше к нему никогда не обратится.

ЧАСТЬ 6

Он бродил по комнате много часов подряд, очень много часов, пока не упал без сил. После этого он столько же часов смотрел ввысь, пытаясь найти где-то там ответ на свой единственный вопрос. Подставка с проектом была выставлена на своё прежнее место, и произошедшие в нём изменения были очевидны невооруженным глазом. Он мог бы, конечно, всё исправить и наладить процессы, давшие сбои, но надо ли ему это– вот о чём думал он так усиленно, перебирая в уме все плюсы и минусы своего детища. Что дало оно ему? Каких расходов требовало? Да, на него уходило много времени, и времени было, конечно жаль. С другой стороны, он так привык к тому, что этот проект в его жизни всё-таки есть, и ни у кого из его знакомых такого никогда не было и вряд ли будет. Но, занятие музыкой для него, безусловно, было несравненно дороже. Он не мог забыть прощальные слова влиятельного гостя о том, что, если он хочет заниматься серьёзным делом, то-есть создавать музыку, он должен забыть о своём нелепом проекте, иначе путь в большое будущее ему закрыт. Эти слова он не мог просто проигнорировать; бороться с тем, кто произнес их, он тоже не мог, слишком дорого бы это ему стоило. Поэтому он понимал неизбежность своего решения, хоть и не хотел в него верить.

Включив музыку на самую большую мощность, сделав её практически невыносимой для слушателя, он решительно подошёл к компьютеру, регулирующему программу проекта и соединенному с ним толстыми проводами, и с надрывом выдернул основной шнур из сети, питающей всё вышеуказанное. После этого он отвернулся, чтобы не видеть последствий своего поступка.

ЧАСТЬ 7

В этом году зима так и не наступила, и даже не оставила подсказок, какой она могла бы быть: холодной и ветреной, снежной и тихой или сырой и промозглой… В России, например, ожидали раннюю и вьюжную…

В Италии так и не закончили экспертизу по установлению причин гибели нескольких пассажирских лайнеров, жертвы аварий которых достигли 130 человек.

В Голливуде не успели закончить съёмки очередного блокбастера на тему криминальных войн.

Москве не повезло отпраздновать свой очередной юбилей, к которому готовились долгие 5 лет.

В начальной школе Дублина ребята не успели поучаствовать в конкурсе рисунков на тему «Кем я хочу стать», а маленькая Оля в городе Новокузнецке, задав маме вопрос: «А мы всегда будем жить, мамочка?», – так и не получила на него ответа.

Лидия Рыбакова

Неолитическая Венера

Сколько себя помнила, Нюська Саломатина всегда была круглой дурой.

Самое первое её воспоминание – и то на эту тему.

Лежит она в кроватке – польская такая кроватка, деревянная, с бортиками и спинками, собранными из цилиндрических палочек. Если крепко взяться рукой и покрутить – замечательно скрипят. Лучше любой погремушки!

И тут появляется над ней серьёзное большое гладко выбритое лицо деда, с густыми чёрными бровями, крупным носом и живыми карими глазами. Он смотрит брезгливо. Потом в поле зрения появляется ещё одно лицо – женское, нежное, смуглое – мамино. Скульптурной лепки, чуть скуластое, светлоглазое, высоколобое, обрамлённое тёмно-медными локонами, робко глядящее не на дочку, а на свёкра.

– Нина! – говорит тот раздражённо. Я всегда был против вашего брака с моим сыном, и вы прекрасно знаете, почему. Вы милая провинциалочка, но неужели неясно, что совершенно нам не ровня? Даже удивительно, какое упорное нежелание воспринимать очевидное. Но я всё же терпел и надеялся, что вы хотя бы сумеете родить мне внука. А это, простите, что? Чучелко белобрысое, девка, дура! Накой она нам – в семье потомственных военных и инженеров? На что она годится? Тьфу. Хоть готовить её потом научите, что ли!

Нюська, конечно, в тот момент ничего не осознала, только агукнула в ответ. Но почему-то навсегда запомнились, словно впечатанные ей в мозг, и эти тогда непонятные с силой произнесённые густым баритоном слова, и отвращение на мужском лице, и мамин плохо скрытый испуг.

Дед протянул свою огромную руку и легко оторвал ручонку младенца от деревяшки.

– Ещё раз услышу скрип – пришибу пащенку, – заключил он, и ушёл.

Нюська тогда не заплакала. И не взяла протянутой матерью погремушки. Она принялась перебирать и скручивать край одеяла. Тихое, никому не мешающее занятие.

Так она и росла. Неслышно, незаметно, стараясь лишний раз никому не попадаться на глаза. Таскала книжки из шкафа – Бог весть, как и когда она научилась читать, никто этим специально не занимался – и изучала их, спрятавшись под круглый обеденный стол. Там было тихо и спокойно: толстые лаковые ножки внизу соединялись крестовиной, на которой было очень удобно сидеть, а тяжёлая жёлтая бархатная скатерть надёжно защищала Нюськино убежище от глаз взрослых. Когда её искали, что, впрочем, случалось очень редко, ей было достаточно поджать ноги, чтобы остаться незамеченной.