Своды, стены и дно маленькой, почти круглой подземной пещеры были густо усеяны огромными кристаллами драгоценных камней. В одиночку и тесными сборищами, друзами, похожими на гигантские цветочные корзины, они росли снизу, свисали сверху, тянулись с боков, со всех сторон устремляясь на потрясённых, онемевших зрителей своими острыми вершинами и плоскими гранями кристаллов. Великолепные изумруды с бездонной зелёной глубиной; золотистые, словно тлеющие, топазы; винно-жёлтые, розовые, травянисто-зелёные бериллы; нежно-голубые, как юное весеннее небо, аквамарины, фиолетовые аметисты, – словно сжатые гигантской рукой в один букет, – горели всеми оттенками красок, от самого нежного до нестерпимо яркого.
Все сокровища, когда-либо прошедшие через человеческие руки и собранные вместе, оказались бы нищенски ничтожными перед невиданным сборищем самоцветов, разраставшихся здесь, в невозмутимом покое и тишине, в течение бесчисленных миллионов лет.
Неподвижно, в полном молчании, стояли Мареев и его товарищи перед феерической картиной, которой встретила земля первых людей, вступивших в её недра.
Наконец Брусков, точно очнувшись от сна, тряхнул головой и сказал в микрофон:
– Хватит! Налюбовались на всю жизнь! Пойдём смотреть главный зал этого храма Будды.
С сожалением Малевская отвела глаза от пожара пылающих красок и направила фонарь направо. Там темнел низкий, широкий проход, ведущий в главную каверну. Пройти к нему оказалось нелёгким делом. Дно пещеры было сплошь покрыто острыми, колючими зарослями кристаллов драгоценных камней.
Мареев и его спутники начали осторожно спускаться с вала, окружавшего снаряд. Вдруг Володя, нетерпеливо шагнувший вперёд, споткнулся о гранёную вершину огромного жёлтого берилла и упал. Тысячи пик и кинжалов приняли его в свои колючие объятия. Володя почувствовал во всём теле такую боль, что невольно закричал. Его попытки встать причиняли ему ещё большие страдания. Руки и ноги скользили по гладким граням огромных кристаллов, проваливались в узкие щели между ними, и вскоре, бессильный и неподвижный, Володя оказался в плену у великолепных и грозных камней.
Казалось, сверкающий всеми цветами радуги спрут тысячами каменных щупальцев обвил первую живую добычу, которую он терпеливо поджидал здесь долгие миллионы лет.
В первое мгновение, опасаясь неосторожного шага, все с тревогой следили за извивавшимся Володей, за его мучительными и бесплодными усилиями освободиться из этой предательски красивой ловушки. Малевская и Брусков бросились было к нему на помощь, но их остановил голос Мареева:
– Назад! Не шевелись, Володя! Береги скафандр! Михаил, принеси скорей лопаты и большие молотки!
Через минуту Брусков принёс инструменты.
Вооружившись тяжёлым молотком, Мареев принялся крушить кристаллы возле Володи. Бесценные по величине и красоте изумруды, бериллы, аквамарины, аметисты рассыпались дождём мелких сверкающих осколков под его бешеными ударами. Малевская и Брусков с лихорадочной быстротой забрасывали изуродованные обломки кристаллов размельченной породой из вала, образовавшегося вокруг снаряда.
– Скафандр цел, Володя? Ты не чувствуешь газов? – спрашивал Мареев.
– Газов нет, Никита Евсеевич! Только… неудобно очень… – ответил Володя, лежа неподвижно, точно связанный невидимыми цепями.
– Потерпи, Володюшка, – говорила, запыхавшись, Малевская, яростно работая лопатой. – Ещё немного…
Через несколько минут Мареев приблизился к Володе и помог ему освободиться из мёртвой хватки каменного спрута. Скафандр был цел, но тело мальчика ныло и болело, как после жестоких побоев.
– Да… – бормотал Брусков, устало опираясь на лопату. – Вот так красота! Мышеловка из драгоценных камней! Будь она трижды проклята! С этими сокровищами надо быть поосторожней. Они здорово кусаются…
– Что же теперь делать, Никита? – спросила Малевская, прижимая к себе Володю. – Надо же пройти в главную каверну!
Мареев молчал.
– Надо разбить несколько пустых ящиков из-под продовольствия, – ответил он наконец.
– Ага! Идея! – подхватил Брусков. – Устроим тротуар из пластмассовых досок и будем гулять, как по проспекту. Отлично! С вашего разрешения, товарищ начальник, я пойду в снаряд.
– Не горячись, Михаил! – возразил Мареев. – Не забывай, что ты выздоравливающий и вышел на прогулку, а не на работу. Мы это сделаем с Ниной, а вы с Володей обозревайте окрестности и о замеченном доносите… Пойдём, Нина!
Брусков горестно вздохнул и, опускаясь на край снаряда, сказал:
– Садись, Володя! Мы с тобой теперь инвалиды… временно нетрудоспособные… А пока поделись со мной своими впечатлениями от этой шкатулки с драгоценностями. Тебе на чём было приятнее лежать – на изумрудах или аквамаринах? По-моему, лучше на аметистах.
– Ну, и ложись на них… – недовольно проворчал Володя, потирая ноющее колено.
Он был явно не в духе и не чувствовал расположения поддерживать беседу в таком тоне.
– И ты, Брут! – укоризненно покачал головой Брусков. – Все вы сегодня сговорились огорчать меня…