Победитель получает...

И тогда Маша чувствовала себя совершенно счастливой, даже если ей была предложена не занимательная история, а совместная прополка грядок или чистка картошки, к примеру.

А тогда, в ответ на Машин вопрос, как Бог допустил войну, дед не рассердился. Он снова посмотрел в окно, подумал немного, видимо, подбирая слова.

— Война — дело человеческое, не Божие. Запомни, Мария, свобода нам дадена. Сами решаем, как нам жить. А Бог… Он ждёт… — дед замолчал.

Маша тоже подождала, но её терпение от Божьего отличалось, как небо от земли, и через несколько секунд она не выдержала, спросила:

— Чего же Он ждёт, дедушка?

— А когда поумнеем. Когда поймём, как жить надо.

— А как надо? — спросила Маша робко.

Она ведь и сама знала, что надо хорошо учиться, помогать маме и деду, слушаться… ну и тому подобное. Но всё-таки спросила. Ждала чего-то… особенного.

— А надо, — сказал дед, — для других жить, не для себя.

Маша задумалась. Она тогда не совсем поняла смысл этих слов, но больше ни о чём спрашивать не стала. Ей нравилось, что дед говорит с ней вот так — серьёзно, обдумывая свои слова, как со взрослым человеком, многое способным понять; не старается всё разъяснить, как маленькой.

Она не хотела его разочаровывать и нарушать ту густую, плотную тишину — общую, одну на двоих, — наполненную мыслями и стремлением понять саму суть жизни. Маше нравилось самостоятельно разгадывать дедову “загадку”.

Они сидели рядом и думали о жизни…

Целых минуты три, пока что-то не отвлекло Машино внимание, теперь уж она не помнила — что. Да и разговор тот вроде бы забыла. А теперь вот вспомнила.

— Ох, и долго же Ему ждать, дедушка, — прошептала нынешняя, уже взрослая Маша, продолжая тот давний разговор.

— А Он терпеливый, — показалось ей, ответил дед.

========== Глава 7. Икона ==========

Маша бережно повесила икону на стену — туда, где висела она раньше — первые полгода после смерти деда.

А потом… посиделки с “девчонками”, хоть и не частые, зато со вкусом — с пивом или вином, с полупьяными разговорами о жизни, непробудно тоскливыми, оставляющими после себя похмельную тяжесть похуже спиртного — его-то Маша выпивала совсем немного. Смешанные праздники с “мальчиками”… Даже замужние подружки со своей жилплощадью норовили напроситься к ней в гости, а уж о тех, что жили с родителями, и говорить нечего.

И каждый раз Маша ощущала мучительный диссонанс между тем подобием интересной и насыщенной жизни, подобием радости и веселья, которое они все пытались воспроизвести в комнате, — и настоящей живой жизнью, что смотрела на них бесконечно печальными глазами Богоматери через окно-икону.

Дед говорил: “Через телевизор — ты смотришь, можешь и хорошее что увидеть, но тебя оттуда не видит никто. А через икону — на тебя смотрят. Видят, понимают, жалеют. А видишь ли ты — от тебя зависит.”

Тогда Маша не вполне его понимала. Зато потом, уже после его ухода, не столько поняла, сколько ощутила его правоту. Да ей и самой были не по душе эти посиделки и праздники, и Маша потихоньку старалась свести их на нет, несмотря на ожесточённое сопротивление подруг. Им, конечно, не хотелось терять такое удобное место и нравилось считать Машину квартиру неким общим клубом, куда всегда можно забежать после работы или в выходные.

Откровенно ругаться с ними Маше не хотелось, намёки они понимали плохо, а если понимали — обижались. Но Маша по натуре была достаточно твёрдой, хотя твёрдость эту обычно проявляла не сразу. Сила сопротивления копилась у неё внутри постепенно, но неуклонно. И посиделки с винцом медленно, но верно, становились реже, да и количество выпитого на них уменьшалось.

“Скучная ты стала, Машка!” — обиженно бросали подруги, но за твёрдость уважали. Теми, кто легко поддаётся влиянию, без зазрения совести пользуются, да ещё и презирают…

У Маши был такой пример перед глазами: её одноклассница, лишившись родителей и оставшись единоличной обладательницей двухкомнатной квартиры, позволила своим “друзьям-подругам” превратить её чуть ли не в притон, и сама спилась совершенно.

Те же, кто с энтузиазмом приобщал её к “прелестям жизни” и устраивал попойки, где спиртное (чаще всего купленное на деньги хозяйки) исчезало ящиками, теперь брезгливо отворачиваются при встрече.

Так что цену подобной дружбе Маша прекрасно знала, но разогнать всех и остаться совсем одной… Нет, не решалась…

Икону же сняла после того, как одна из подружек, взглянув на неё с нехорошим прищуром, протянула:

— Дорогая, наверное…

— Да какая там дорогая, — как можно легкомысленнее взмахнула рукой Маша. — Скажешь тоже.

— А ты бы отнесла вон — в антикварную лавку, оценила. Интересно же.

“Интересно ей, — зло подумала Маша. — Любознательная какая…” А вслух сказала:

— Только время зря терять…

На самом деле она понятия не имела, сколько может стоить икона. Сто рублей или сто тысяч. Маша не рассталась бы с ней ни за какие деньги. Для неё икона была бесценна.

Ту подружку она через некоторое время снова позвала к себе и убедилась, что она заметила — стена опустела.