Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– Ну вот и отлично, – кивнул Книппель. Обернулся, подзывая кого-то из-за забора. Дождавшись, когда человек приблизится, немец забрал из его рук два внушительных бумажных пакета.

– То, о чем вы просили, лейтенант. Одежда. Последняя мода, цените. – Книппель довольно улыбнулся, передавая пакеты Свиридову.

– Благодарю.

– Я вот что подумал… – довольно глядя на несколько обескураженного Свиридова, добавил Книппель. – Сделаю вам небольшую поблажку. Я готов принять вас, мальчишку и вашу даму. Правда, это хорошая новость?

– Замечательная.

– Вижу, вы чем-то озабочены, лейтенант. Не буду отнимать у вас время. Понимаю, его и так немного. – Книппель, изобразив радушную улыбку, направился к воротам. Обернулся на ходу:

– До вечера завтрашнего дня, лейтенант. Ни секундой больше.

Сделав еще несколько шагов, остановился в открытом проеме. Повернулся:

– Если у вас что-то не сложится. Или не сумеете. По любым причинам. Пожалейте детей, лейтенант. На том свете вам это зачтется.

Свиридов повернулся и направился к клубу, прижимая к груди большие бумажные пакеты.

– Черное, лейтенант. Платье на девушке должно быть черным, – донесся вслед издевательский крик немца.

– Дурное чувство юмора. – Свиридов, разложив вещи из пакетов на столе, покачал головой и закусил в недоумении нижнюю губу. Терехов, отстраненно наблюдая за занятием лейтенанта, позволил себе легкую усмешку:

– Это не юмор. Это прямое приглашение.

Темой обсуждения для офицеров стало платье, которое передал Книппель. Идеально черное, прямое, с закрытым лифом и короткими рукавами, с единственной красной полосой-вставкой на поясе. Оно не было повседневным, в отличие, скажем, от второго, сиренево-синей расцветки, напоминающего сарафан. И не было выходным, парадным или бальным, ибо те предполагают более изысканный стиль. Платье было траурным.

– Приглашение на похороны?

– Наши, – уточнил Терехов.

Не найдя что еще сказать, Свиридов занялся разбором содержимого другого пакета. Две пары обуви – довольно изящные туфельки и более простые босоножки. Белье. Какие-то простенькие украшения.

– Они вскрыли хранилище.

Свиридов, занятый своими далеко не радостными мыслями, вскинул голову:

– И ты молчишь, капитан? Что там?

– Оружие. То, о котором говорили.

Свиридов, положив коробку с украшениями на стол, пристально посмотрел на Терехова. Уверенность капитана, граничившая с каким-то маниакальным упорством, поражала, а иногда просто выводила из себя. Однако сейчас обращать на это внимание не хотелось. В который раз уже Свиридов убеждался, что за железной непробиваемостью Терехова стоит четкий и точный расчет.

– Они успеют?

Капитан пожал плечами:

– Должны. У них нет другого выхода. Как и у нас, собственно. Мы ведь приглашены на похороны, лейтенант. И дата назначена. – Терехов кивнул на черное платье на столе.

Двадцать пять километров на восток от Лебедей

Бон

Подрыв прошел чисто. Люк разнесло напрочь, выворотив из бетона. Овсеенко старательно потянул носом воздух. Диляров и я, облаченные в противогазы, саперными лопатками расширили проход, отогнув несколько острых лепестков, оставшихся от креплений люка. Затем лейтенант вытащил из чехла на ремне фонарь и неуклюже включил его. Толстые перчатки, надетые на руки, затрудняли даже такое простейшее действие. Впрочем, других средств защиты у нас все равно не было. Только противогазы и кожаные перчатки, снятые с мотоциклистов. Именно по этой причине Овсеенко, держа нос по ветру, принюхивался к запахам. Если бы ему удалось унюхать что-то ненормальное: горчинку, запах каштана и тому подобное, – нам следовало сворачивать всю операцию и как минимум брать паузу на раздумья.

Наклонившись, я заглянул вниз, следя за медленно двигающимся лучом света от фонаря. Лестница, ведущая к полу. Бетон, покрытый слоем пыли, какие-то стеллажи. Никаких зловеще поблескивающих луж ядовито-зеленого цвета и мутировавших крыс.

Поманив Овсеенко к себе, Диляров вопросительно мотнул головой. Сержант шумно втянул ноздрями воздух. Прислушался к своим ощущениям и повторил операцию.

– Затхлость и пыль чувствую. Все, – поочередно посмотрев на наши лица, закрытые резиновыми противогазами, ответил Овсеенко.

Вздохнув, я подошел к отверстию люка и осторожно, стараясь не обрезаться о рваные металлические края, встал на лестницу. Притопнул пару раз по ее перекладинам, проверяя прочность, и, медленно перебирая руками, принялся спускаться. Диляров, оставшись сверху, в меру своих сил подсвечивал мне фонарем.

Ступив наконец на пол, я отошел на шаг от лестницы и включил собственный фонарь. Луч света прошелся последовательно по потолку, стенам и полу. Опустившись на корточки, я провел пальцем по бетонной поверхности: толстый слой пыли лениво колыхнулся.

Бункер представлял собой довольно большое помещение с высоким потолком, почти полностью заставленное деревянными стеллажами. На них, на разных уровнях и в совершенно, казалось, произвольном порядке, были уложены баллоны и контейнеры. В одном из углов бункера на высоких поддонах стояло впритык два десятка бочек.