Победаст, он же Смердячок

Никто не сказал об Оренбуржье лучше Сергея Тимофеевича Аксакова, автора «Семейной хроники», написанной от первого лица. В середине XVIII века дед рассказчика, выведенный под именем Степана Михайловича Багрова, жил в Симбирской губернии в своей вотчине. «С некоторого времени, — сообщает рассказчик, — стал он часто слышать об Уфимском наместничестве, о неизмеримом пространстве земель, угодьях, привольях, неописанном изобилии дичи и рыбы и всех плодов земных, о легком способе приобретать целые области за самые ничтожные деньги». Этот способ, используемый «с природною русскому человеку ловкостию и плутовством» (так у Аксакова. Прим. моё — И.Г.) показан в донельзя живых картинках…

Степан Михайлович решает переселиться в места несказанных благ, «хотя, — отмечает внук, — он был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения». И пустился в дорогу. Переправившись через Волгу под Симбирском, поехал на восток. Внук пишет: «Чем дальше углублялся дедушка в Уфимское наместничество (оно в 1796 будет переименовано в Оренбургскую губернию. — И.Г.), тем привольнее, изобильнее становились места». Сделав остановку в Бугуруслане, Степан Михайлович узнал: «В этом уезде уже мало оставалось земель, принадлежавших башкирцам», иные угодья были куплены русскими помещиками, другие заселялись «казенными крестьянами, которым правительство успело раздать земли, описанные в казну за Акаевский бунт» (Одно из многих восстаний башкирского народа против колонизаторов. Происходило в 1735-40 годах под предводительством Акая, вызванное захватом башкирских земель под крепости и заводы. — И.Г.) Степан Михайлович приглядел угодья, принадлежавшие одной помещице, но не заселённые, купил их и переселил сюда своих крепостных из Симбирской губернии.

До чего зрима, благодаря перу Аксакова, местность, где обосновался дедушка. С просьбой к нечитавшим обязательно найти книгу и прочесть всё, привожу строки: «непочатая степь, чернозем в аршин глубиною (…) все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны (…) разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же», на равнинах, покрытых «тучною травою, воздух оглашался другими особенными свистами», там водились «дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам жила бездна тетеревов; река кипела всеми породами рыб (…) всякого зверя и в степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный». Восхищённый рассказчик сообщает о полученном от земли: «Урожай был неслыханный, баснословный».

Но и прежнее владение вовсе не отличалось в своё время скудостью природы. Аксаков пишет: «Троицкое некогда сидело на прекрасной речке Майне, вытекавшей версты за три от селения из-под Моховых озер, да, сверх того, вдоль всего селения тянулось (…) длинное, светлое и в середине глубокое озеро, дно которого состояло из белого песка; из этого озера даже бежал ручей, называвшийся Белый ключ». Однако то, как тут жили и хозяйствовали, дало свои результаты. Стало «так мало лугов, что с трудом прокармливали по корове да лошади на тягло (…) пахали одни и те же загоны (здесь: пахотные участки. — И.Г.) и, несмотря на превосходную почву, конечно, повыпахали и поистощили землю».

Поистине, как много изменилось тут: «Моховые озера мало-помалу, от мочки конопли у берегов и от пригона стад на водопой, позасорились, с краев обмелели и даже обсохли от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав (…) От уменьшения, вероятно, Моховых озер речка Майна поникла вверху и даже выходит из земли несколько верст ниже селения, а прозрачное, длинное и глубокое озеро превратилось в грязную вонючую лужу; песчаное дно, на сажень и более, затянуло тиной и всякой дрянью с крестьянских дворов; Белого ключа давно и следов нет».