Победа. Том 2

Затем, на второй, максимум на третий день после оглашения этих результатов, и Черчиллю и Идену предстоит возвращение в Бабельсберг. В том, что он останется на своем посту, Иден не сомневался, как без всяких колебаний верил и в то, что сидящий рядом с ним большеголовый, грузный человек, сосредоточенно куривший длинную, толстую сигару, останется премьер-министром.

— Вы верите в это? — вдруг спросил его Черчилль.

Идену показалось, что Черчилль как бы подслушал его мысли, и автоматически ответил:

— Абсолютно уверен!

— Но тогда… тогда, что же такое Трумэн сказал ему? — нахмурившись, спросил Черчилль, вынимая изо рта сигару.

Только теперь Иден понял, что Черчилль думал совсем о другом — о разговоре Трумэна со Сталиным.

— Очевидно, то, что было условлено между вами, — после некоторой заминки ответил Иден.

— Тогда я не понимаю, как Сталин мог не придать этому никакого значения.

— А вы уверены, что он не придал?

— Но вы же слышали, что сказал нам Трумэн!

— Сталин умеет скрывать свои мысли.

— Я Лучше вас знаю Сталина! — с обычным Своим апломбом заявил Черчилль. — Разве вы не заметили, что он ковыряется в своей Трубке, рисует какую-то чертовщину или согласно кивает головой, как буддийский божок, лишь в тех случаях, если обсуждаемый вопрос его мало занимает. Но как только возникает угроза советским интересам, все меняется. Напрасно вы думаете, что он мог бы прикинуться равнодушным, поняв Трумэна. Мне памятна наша давнишняя беседа с ним в Кремле об операции «Торч». Я не успел тогда произнести и двух фраз, как Сталин все понял и реагировал живейшим образом.: А теперь ему сообщают, что Россия фактически оказывается беззащитной против Америки, и это оставляет его безразличным? Не верю!

— Но, может быть, Трумэн сделал свое сообщение в столь неопределенной форме…

— Вот это вернее! Я начинаю думать, что этот мудрец сам запутался в своих намерениях! С одной стороны— сказать, а с другой — ничего не сказать. Сделал ставку, которую не измерить никакими миллиардами фунтов или долларов, а взамен получил шиш! Я ошибся, полагаясь на него как достойного соперника Сталина…

— Вы хотите сказать, что президент Рузвельт… словом, что в Ялте Сталин был более податливым?

— Ялта не в счет. В то время русские войска еще не заняли пол-Европы.

В этот момент машина остановилась. Томпсон, сидевший рядом с водителем на переднем сиденье, отделенном рт салона толстым стеклом, выскочил и открыл заднюю дверь.

— Я еще понадоблюсь вам сегодня, сэр? — осведомился Иден, когда они подошли к калитке.

— Нет, — решительно ответил Черчилль. — Я собираюсь рано лечь спать. Ведь завтра последний день…

— Нам предстоит провести здесь еще немало дней, — убежденно ответил Иден.

— Надеюсь, что так, — оттопыривая губу, с оттенком высокомерия согласился Черчилль. — Спокойной ночи!

В тот вечер Черчилль был просто невыносим для обслуживавших его людей и даже для своей дочери Мэри. Две порции почти неразбавленного виски не оказали на него привычно умиротворяющего воздействия.

Он решил принять ванну, но уже через минуту из ванной комнаты донесся крик возмущения: в кранах не оказалось воды — рухнувшие где-то развалины перешибли, очевидно, уже старую, проржавевшую трубу водоснабжения. Выскочив из ванной в длинной спальной рубашке, Черчилль кричал, чтобы немедленно дали телеграмму Монтгомери и чтоб тот, по земле ли, по воздуху ли, перебросил сюда цистерну с водой. Это было бессмысленно — советское инженерно-техническое подразделение уже устраняло поломку, но никто не решился противоречить премьеру…

В десятом часу Черчилль наконец отправился в спальню, но даже в одиннадцать Моран видел, что из-под закрытой двери пробивается узенькая полоска света — его пациент все еще не спал.

Да, Черчилль бодрствовал. Он лежал в постели, но мозг его работал лихорадочно. Черчилль размышлял о предстоящем завтра отъезде, о поражении, которое сегодня нанес Сталин ему и Трумэну, в споре о признании правительств восточноевропейских государств. Думал о том, как сохранить военно-промышленный потенциал Германии, когда речь пойдет о будущем этой страны, и о том, брать с собой или уже не брать Эттли, когда придется снова возвращаться в Бабельсберг.

Послышался робкий стук в дверь.

— Войдите, — буркнул Черчилль.

Дверь тихо раскрылась, и он увидел на пороге Рована.

— Какого черта… — начал было Черчилль, но Рован, конечно, заранее уверенный, что его появление в неурочный час вызовет новую вспышку гнева патрона, сделал несколько быстрых шагов и тихо доложил:

— Миколайчик, сэр…

— Что?! — рявкнул Черчилль, приподнимаясь на локте.

— Он только что звонил по телефону, сэр. Умоляет принять его, невзирая на поздний час. Уверяет, что дело огромной важности. Просит сохранить его визит в тайне.

Рован проговорил все это очень быстро, не давая Черчиллю возможности прервать его.