Победа. Том 2

— Но это же элементарно! Ответ кроется в истории, в исторических фактах. Я понимаю, в те годы, когда мы учились, вы занимались революцией. Каждый на моем месте может представить вам список злодеяний России по отношению к Польше. Я уж не говорю о разделах страны. А многолетняя насильственная ассимиляция поляков? Их хотели заставить забыть родину, забыть родной язык!..

— Я мог бы согласиться с вами и даже добавить, что угнетению и ассимиляции подвергались и другие национальности в царской России. Но вы хотите стереть разницу между Россией царской и советской. Вы упрекаете меня в незнании истории и готовы представить список несчастий, которые принесла Польше Россия. Но вы так и не ответили на мой вопрос: почему находятся поляки, которые не считают свою страну ответственной за раны, нанесенные Польшей России? Почему бы русским не помнить вечно о том, как поляки совместно с немецкими рыцарями захватили Киев? Как Болеслав Второй жестоко подавил, потопил в море крови народное восстание в том же Киеве? Как Казимир захватил Галицкую Русь…

— Но позвольте, все это было в допотопные времена, когда и Речи Посполитой еще не существовало!

— Ах, теперь вы говорите «допотопные»! Что ж, вспомним главную цель образования Речи Посполитой…

— Жажда поляков обрести собственное государство!

— Не спорю. А будете ли вы спорить против того, что агрессия против России была главной целью Люблинской унии, которая легла в основу создания Речи?

— Я знаю вашу биографию, пан председатель, и не могу понять, когда вы находили время… — с иронией начал было Миколайчик, но Берут прервал его:

— Я всегда был революционером, а значит, патриотом. А быть подлинным патриотом нельзя, не зная историю своей страны. Я тоже знаю вашу биографию и уверен, что при желании вы могли бы знать не меньше меня. Да и знаете вы все это, пан Станислав, только притворяетесь, что у вас отшибло память. Вы конечно же слышали о захвате Москвы поляками, о самозванцах, о прямой интервенции Речи Посполитой против Русского государства. А имя Сигизмунда Третьего вам ничего не говорит? Тогда, может быть, вы вспомните «смоленскую войну» и долгую оккупацию Смоленска поляками? Или Пилсудского забыли, который организовал нападение Польши уже на Советскую Россию в двадцатом году?.. Так вот, пан Миколайчик, я в третий раз задаю вам вопрос: почему, несмотря на все это, поляки для русских— братья-славяне, а для поляков русские, если верить вам…

Миколайчик быстро зажал уши и пробормотал:

— Снижаемся…

Действительно, давление воздуха в салоне резко изменилось. Берут посмотрел на альтиметр, прикрепленный к перегородке, отделявшей салон от пилотской кабины. Красная стрелка быстро ползла вниз. Полторы тысячи метров… тысяча двести… тысяча… восемьсот… Давление в ушах и впрямь резко возрастало.

— Продуйте себе… — крикнул Берут и показал на переносицу.

— Вы хотите сказать, мозги? — со злой иронией пробормотал Миколайчик.

— Да нет, что вы, шановный пан, носоглотку! Вот так! — И Берут, зажав двумя пальцами ноздри, резко выдохнул воздух.

От ушей отлегло.

— Спасибо, — сказал Миколайчик, повторив тот же прием. И после паузы произнес: — Вы, кажется, что-то меня спросили?

— Да. Я задал вам вопрос. Трижды. Но ответа не получил. Итак, пан Миколайчик, значит, всему были виной не царь, не колонизаторы, а русские? Просто русские? В том числе те, которые вместе с поляками пели «Варшавянку» в тюремных застенках? Те, которые, свершили революцию в своей стране, объявили равноправие народов и предложили свободу Польше? Те, которые освободили ее от немецких оккупантов, а теперь отстаивают новые польские границы? И вы предупреждаете об опасности, которая якобы грозит мне, если поляки узнают, какую линию я отстаивал в Потсдаме?

— И все же недоброе прошлое… — с нарочитым сожалением произнес Миколайчик.

— Ну, теперь вы прямо-таки цитируете… — с усмешкой произнес Берут.

— Кого?

— Товарища Сталина. Когда в прошлом году делегация нашего Комитета подписала с Советским правительством документ о новых границах Польши и ее независимости, он сказал мне: мы, советские люди, и вы, поляки, за этим столом перечеркнули недоброе прошлое. Вы знаете, где это было?

— В Кремле, очевидно.

— Да. И в том самом зале, где был подписан один из ранних декретов Советской власти.

— О чем?

— Об аннулировании царских разделов Польши…

Самолет коснулся колесами посадочной полосы. Его резко тряхнуло.

— Берлин! — сказал вновь появившийся в салоне второй пилот.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПЕРЕД ОЧЕРЕДНОЙ СХВАТКОЙ

Если Черчиллю казалось, что «потсдамский поезд» большую часть времени стоит на месте или маневрирует по запутанным объездным путям, часто давая задний ход, то это объяснялось по крайней мере двумя причинами: объективной невозможностью сломать историческую реальность, сложившуюся в результате советской военной победы, и неопределенностью своего собственного положения; до оглашения результатов английских парламентских выборов оставалось всего три дня.