Победа. Том 2

Речь Форда была, кажется, длиннее других, но я слушал его внимательно, стремясь проникнуть в мысли этого рослого человека, внешне так непохожего на того, другого президента США — невысокого, тонкогубого, в очках с едва заметной оправой. Того, которого мне не раз довелось видеть в Бабельсберге, чьи речи не однажды читать или слушать по радио. Он тоже говорил о высоких американских идеалах, об «американской мечте» обеспечить спокойную жизнь миллионам людей. А тем временем по его вине десятки тысяч японцев умирали медленной смертью, пораженные атомной радиацией.

Я знал, что конфронтация между Белым домом и Кремлем началась с того времени, когда Смольный, а потом и Кремль стали символами нового мира. Американские президенты менялись, ожесточенное «перетягивание каната» продолжалось. Между США и СССР существовали разногласия даже в годы второй мировой войны, когда мы выступали как союзники.

После визита в Америку Леонида Ильича Брежнева я был уверен, что началась новая эра. Последующие годы, отделявшие этот визит от Хельсинкского совещания, доказали, что я был прав. В эти годы слово «разрядка» непременно присутствовало в речах не только социалистических, но и буржуазных политических деятелей. И на глазах миллионов людей оно постепенно как бы материализовалось — в договорах, в переговорах об ограничении вооружений, о расширении культурных связей.

И, судя по тому, что говорил сейчас Форд, Соединенные Штаты намеревались и далее идти по пути разрядки. Он заявил в заключение:

— История будет судить об этом Совещании не по тому, что мы здесь сегодня говорим, а по тому, что мы сделаем завтра, не по обещаниям, которые мы даем, а по обещаниям, которые мы выполняем.

Повторяю, в целом речь Форда мне понравилась, и я аплодировал ей вместе со всем залом. Я искренне радовался, что по коренному, главному вопросу — вопросу войны и мира — всеми, кто выступал на этом Совещании, высказано единое мнение, разногласий нет. Это уже потом, в Москве, когда я заново перечитывал стенограммы речей, от меня не ускользнуло, что в некоторых выступлениях содержалась и некая «задняя мысль»…

Заседание закончилось выступлением Чаушеску. Перерыв был объявлен на два часа. Из них я должен был выделить какую-то долю времени для американского телевидения. Надо выполнять свои обещания.

Я спустился в цокольный этаж и направился к двери, на которую кивнул мне вчера этот «Си Пи».

Когда Воронов открыл дверь, им овладело недоумение. Он рассчитывал встретить здесь одного-двух американцев с ручной кинокамерой, посмотреть в объектив, сказать в микрофон несколько слов, попрощаться и уйти обедать. В уме Воронов уже подготовил нужные слова.

Но, судя по всему, от него ждали здесь совсем иного. Бросился в глаза большой полукруглый стол, за которым сидели три иностранца. Удивило изобилие техники: несколько операторов в комбинезонах стояли возле стационарных кинокамер, другие держали в руках переносные, два «юпитера» располагались у стены и еще какой-то пульт неизвестного Воронову назначения.

Встретили его радушно. Фитцджералд широким жестом пригласил Воронова к столу.

Милости просим! Недаром говорят, что русские всегда держат свое слово.

— Ив большом и в малом, — с любезной усмешкой ответил ему Воронов. — Однако из того, что я здесь вижу, — он повел взглядом по кинокамерам, — вы ожидаете если не кого-то из президентов, то как минимум министра.

— В эти дни встречи с ними не такая уж редкость, — небрежным тоном ответил Фитцджералд. — Беседы с ними заполонили всю мировую прессу. А вот интервью с советским журналистом наверняка заинтересует телезрителей.

— Прежде всего, мистер Фитцджералд, мне хотелось бы узнать, кому я понадобился? — спросил Воронов. — То есть для какой компании вы работаете? Си-Би-Эс? Эн-Би-Си?

Ответ последовал туманный:

— Все, мистер Воронов, гораздо проще и сложнее. Нескольким журналистам показалось, что новаторский характер Совещания требует отказа от рутинных методов организации информации. Здесь собрались тележурналисты из разных стран. Мистер Уайт из Англии, мистер ван-Тинден из Голландии, ваш покорный слуга из Штатов. Вот мы и решили — благо ни пленкой, ни аппаратурой нас на время Совещания не ограничивают — провести несколько телеинтервью, так сказать, на свой страх и риск.

— Ну а что вы потом собираетесь делать с этими записями, которые, насколько я понимаю, вам никто не заказывал? — продолжал допытываться Воронов.

— Когда задуманная нами программа — мы решили назвать ее «Мозаика» — будет готова, предложим ее купить любой телекомпании. И продадим той, которая дороже заплатит. — Последнюю фразу Фитцджералд произнес в явно шутливом тоне, но тут же перешел на деловой: — Что же, приступим? Вашими собеседниками будут мистер Уайт, мистер ван-Тинден — он отлично говорит по-английски, ну и я, разумеется. Мы позволим себе задать вам некоторые вопросы, а вы…