Победа. Том 2

В Бабельсберге уже смеркалось, и Эттли предложил не заниматься вечером делами, а пораньше лечь спать, в предвидении завтрашнего трудного дня. Тут же напомнил Бевину, что завтра Конференция начнется в 10.30.

— Значит, до утра будем бездельничать? — вскинув голову, произнес Бевин и неожиданно спросил: — Ну, а когда же выедем?

— Куда? — не понял Эттли. — Если вы желаете ознакомиться с окрестностями, то для этого мы выкроим время завтра, когда будет светло.

— К черту окрестности, Клемент! — воскликнул Бевин. — Для экскурсии я предпочел бы другую страну. Не забудьте, что через два-три дня нам необходимо вернуться в Лондон. Да и как вы можете Провести весь вечер без дела в этой претенциозной конуре? Она скорее подходит для холостяцкой квартиры какого-нибудь графа прошлого века или для прилично устроившейся служанки, чем для нас с вами.

Эта фраза шокировала даже Эттли, хотя он давно примирился с далеко не изысканным лексиконом Бевина.

— Черчиллю здесь нравилось, — сказал Эттли то ли с укоризной, то ли оправдываясь перед Бевином.

— Старику понравится везде, если есть шелк на мебели, картины в золоченых рамах, какие-нибудь допотопные гербы и прочая геральдическая чертовщина, — возразил Бевин.

— Для глав делегаций и министров предоставлены лучшие здания Бабельсберга, — продолжал Эттли сдержанно.

— Ну и что из того? — не сдавался Бевин. — Будем сидеть и разглядывать амуров на этих лепных потолках или протирать штаны в креслах, предназначенных для чего угодно, кроме задниц? Хочу напомнить еще раз, что Черчилль имел в своем распоряжении целую неделю, а нам предстоит вернуться в Лондон через пару дней. Короче, я предлагаю сегодня же встретиться со Сталиным, а потом — пусть ненадолго — и с Трумэном.

Эттли не без любопытства воззрился на него.

— Вы убеждены, Эрни, что со Сталиным надо увидеться раньше, чем с Трумэном?

— Безусловно, Клемент! Встреча с дядей Джо для нас сейчас важнее. С Трумэном же нет разногласий?

Рован и Сойерс, не желая быть свидетелями этой пикировки между их новым хозяином и его ближайшим помощником, незаметно удалились. Эттли решил, что пришло время поставить своего министра на место.

— Не фантазируйте, Эрни, — строго сказал он. — Если вы думаете, что одного вашего желания достаточно для свидания со Сталиным, то глубоко ошибаетесь.

— Но мы ведь тоже не первые встречные для него! — снова взъярился Бевин. — Я вовсе не намерен соблюдать тот таинственный пиетет, который вы тут установили вокруг личности Сталина. Он всего-навсего русский босс, а не Кромвель. И я полагаю, что надо дать ему это понять сразу же. Если мы будем заниматься разными политесами…

— Я не питаю, как и вы, никаких симпатий к Сталину, — прервал его Эттли. — Но прошу помнить, что он — глава государства, выигравшего войну.

— Война выиграна при нашей помощи, Клем, и я полагаю, что об этом надо как можно чаще напоминать и самому Сталину и всему миру.

— Ладно, но чего вы хотите в данный момент? — недовольно спросил Эттли.

— Фигурально выражаясь, идти на штурм, а практически— немедленно связаться со Сталиным и сообщить, что мы хотим его видеть.

— Каким образом вы собираетесь сделать это? Ведь существуют такие вещи, как протокол! Или вы намерены снять телефонную трубку и вызвать Сталина к нам?

— Мне доставило бы это большое удовольствие. В общем-то, я примерно так и собираюсь вести себя с ним. Он должен понять, что с нашим приездом начался новый этап переговоров и совсем по-иному должны строиться взаимоотношения. Для Черчилля главное заключалось в том, чтобы поразить Сталина своим сладкопением и аристократическим блеском. Ради этого он был готов отдать русским и Польшу, и многие другие страны. А мы должны дать почувствовать Сталину, что с нами такое дело не пройдет. Я не собираюсь с ним ссориться, но идти у него на поводу тоже не намерен. И вам, Клем, не советую. Иначе мне будет трудно.

— Вы отлично понимаете, что всегда можете рассчитывать на мою полную поддержку, — угрюмо произнес Эттли.

Он знал Бевина много лет. И не просто знал, а и ценил. Ценил его решительность, напористость, умение прижать противника к стенке, даже шантажировать, если это надо, а главное — прямо-таки артистическое искусство перевоплощения, то в грубоватого — «душа нараспашку» — парня, то в безжалостного ростовщика. Эттли искренне считал, что этими сильными сторонами характера Бевина намного превышаются присущие ему слабости. Потому и назначил его министром иностранных дел.

Однако желание Бевина первенствовать даже в мелочах, его почти нескрываемое стремление показать, что фактически движущей силой английской делегации на заключительном этапе Конференции будет он, раздражало Эттли, несмотря на всю его уравновешенность.

— Вы в состоянии толком объяснить, зачем нам нужен сегодняшний визит к Сталину? — спросил Эттли.

— Я хочу, чтобы мы с самого начала поставили перед ним альтернативу: или будьте посговорчивей, или давайте прикроем эту лавочку и разъедемся по домам. Третьего не будет. И заявить об этом гораздо проще в его офисе, чем перед кучей народа в зале переговоров.