Победа. Том 2

Потом я перевел взгляд на папку или стопку листов бумаги, которые держал в руках Трумэн. Черт побери! Ведь это, вероятно, заключительный документ Конференции. Разве не естественно, что Трумэн, как председатель Конференции, пришел на съемку с этим документом в руках, как бы давая всем нам понять, что «Большая тройка» приняла соответствующие решения.

Наконец, я сосредоточил свое внимание на лицах людей, выстроившихся за креслами, в которых сидели главы государств.

Молотова, стоявшего за креслом Сталина, я, конечно, узнал сразу. Лицо его было непроницаемо. Рядом с ним стоял Бирнс, сосредоточенно глядя куда-то вверх, словно принося богу свои молитвы. За креслом Эттли – насупившийся, с полным морщинистым лицом немолодой уже человек в очках. Это, конечно, Бевин. А кто рядом с ним, тоже пожилой, в адмиральском мундире с аксельбантом через правое плечо, с шевронами на рукаве и четырьмя рядами орденских ленточек? Позже я узнал, что это был адмирал Леги.

Между тем время съемки, по-видимому, обусловленное заранее, истекло. Сталин, Трумэн и Эттли одновременно встали и направились к двери. Остальные последовали за ними.

Я был несколько разочарован. Мне почему-то казалось, что Трумэн в заключение скажет хотя бы несколько слов или, на худой конец, слегка помашет своею папкой, символизирующей достигнутое тройственное соглашение…

Но ничего похожего не произошло. Один за другим все скрылись за дверью в полном молчании. Лишь несколько секунд спустя чей-то голос громко провозгласил по-русски, что журналисты приглашаются в зал заседаний. Затем уже другой голос повторил приглашение по-английски.

Толкаясь, отпихивая друг друга, мы ринулись к входным дверям, как стадо разъяренных быков. Но сотрудники советской, американской и английской охраны знали свое дело. Хорошо натренированными, иногда неуловимыми, а порой и открыто резкими движениями они навели порядок, образовали узкие проходы, в которых журналистам пришлось следовать в замедленном темпе и небольшими группками по пять-шесть человек.

Когда я очутился в знакомом уже мне зале, часы показывали пятнадцать минут четвертого. Подумалось: о завершении Конференции будет торжественно объявлено конечно же здесь. На открытом воздухе, да еще под стрекот кинокамер далеко не все могли бы расслышать голос Трумэна…

Трумэн, Сталин и Эттли встретили нас, стоя у покрытого красной скатертью стола, того самого, специально изготовленного для Конференции на московской мебельной фабрике «Люкс». Они вроде бы ждали, пока соберутся все журналисты. Снова возобновились съемки. И тут же прозвучали объявления опять на русском и английском, – журналистов приглашали подняться на галерею. Вот теперь-то я уже окончательно уверился в том, что сейчас произойдет какой-то символический акт, знаменующий конец Конференции.

И вдруг услышал голос… не Трумэна, нет! Это был хорошо знакомый мне голос Брайта, оказавшегося за моей спиной:

– Хэлло, Майкл! Ты был прав!

Я молча отмахнулся от него. Но Чарли привык высказываться до конца:.

– …Конференция заканчивается согласием, и наши боссы спешат домой.

Этих слов я уже не мог игнорировать. Спросил, не оборачиваясь:

– Откуда знаешь?

– Я только что из Гатова, – ответил Брайт. – Трумэновскую «Корову» готовят к отлету. Сам видел!..

– Ладно, тише! – прошипел я, хотя слова Брайта на этот раз доставили мне явную радость.

«Надо запомнить, запомнить все, что сейчас вижу, что услышу. Запомнить и по возможности записать!» – приказал я себе, выхватывая из кармана блокнот.

У меня и по сей день сохранились каракули этих поспешных записей, трудно поддающиеся расшифровке:

«Две огр., старомод. люстры… Чет. двери в стенах… Больш. дерев, лестн. на галерею… Ниша… во всю высоту трехстворчатое окно разделен. на…»

Помнится, я пробовал сосчитать, сколько в переплете окна стекол. Досчитал, кажется, до шестидесяти четырех и бросил это бесполезное занятие. А может быть, меня сбило со счета новое громогласное объявление:

– Посещение закончено. Журналистов просят покинуть зал.

«Что? – чуть было не крикнул я. – Разве нас позвали сюда не для того, чтобы мы выслушали какое-то важное заявление?!»

Немой мой вопрос остался без ответа. Сотрудники охраны в военном и штатском стали теснить нас к выходу.

Скоро я оказался за пределами замка. Посмотрел на часы. Стрелки их близились к четырем.

– Расстаемся, приятель? – снова раздался за моей спиной голос Брайта.

Мне не хотелось сводить с ним счеты. Даже стало немного грустно при мысли, что мы расстаемся, может быть, навсегда.

– Ладно, Чарли, – сказал я, – забудем все плохое, запомним все хорошее. Счастья тебе. Тебе и Джейн. Держи пять.

– «Пять» чего? – удивился он. – Ты хочешь мне что-то дать?

– Ах ты, горе мое! – рассмеялся я. – Это такая русская присказка к рукопожатию. Пять пальцев подразумеваются.

– А-а! Тогда держи в ответ десять! – воскликнул Брайт и крепко, до боли крепко сжал обеими руками мою кисть. – Сверим время! – предложил он. – На моих, швейцарских, три минуты пятого. Уверен, что там, – Брайт махнул рукой в сторону замка, – все кончилось. Сталин тоже сказал Трумэну. «Держи пять!»