Победа

Обращаясь к истории, Александр Чаковскии умеет быть предельно современным. Эта счастливая черта его творчества рождена большим личным политическим опытом, поистине большевистским стремлением быть постоянно на линии огня и, когда требуется, принимать огонь на себя. В 1982 году в Издательстве политической литературы вышла книга публицистики А. Чаковского — «Литература, политика, жизнь». С глубочайшей убежденностью излагает в ней писатель свои взгляды на роль литературы в современном мире, в идеологической борьбе. Собранные в этой книге статьи, речи, беседы А. Чаковского мы вправе рассматривать как творческий манифест писателя, изложение его кредо. «Мы, наша партия, наш народ — за разоружение, — писал А. Чаковскии, — если употреблять это слово в прямом его значении. Но никогда — за духовное! Я живу и пишу для того, чтобы по мере своих скромных сил вместе с товарищами по перу укреплять духовную, идеологическую вооруженность нашего народа, единство социалистического мира».

Эти благородные слова подтверждены всем творчеством А. Чаковского.

Блестяще зная современную международную жизнь, Александр Борисович Чаковский уже после того, как была написана «Победа», отнюдь не случайно обратится в своем творчестве к тем дням, когда Рузвельт, сам того не ведая, приближался к итогу своей жизни и политической деятельности, а весь мир находился в напряженном ожидании тех великих дней, когда будет подведен итог самой жестокой и тяжелой из битв XX столетия — второй мировой войны.

«Неоконченный портрет» — так назвал свое новое произведение Александр Чаковский. В этом названии есть своя, политическая символика. Не успела художница Шуматова завершить портрет Рузвельта, не успел и Франклин Делано Рузвельт завершить «портрет» той Америки, которой предстояло вступить в новый — послевоенный — период своей истории.

В «Неоконченном портрете» А. Чаковский отнюдь не идеализирует этого действительно выдающегося президента Соединенных Штатов Америки, он далек от мысли «выписывать» его вне главного фона его жизни — империалистической Америки. Но Рузвельт как историческая личность вызывает симпатии и автора повести и многих, многих других людей реализмом, пониманием огромной ответственности, возложенной на него историей, умением отбросить сиюминутное, корыстное в политике во имя таких благородных задач, как мир, прогресс, сотрудничество между народами.

История зафиксировала в своих летописях не только мужество американских солдат, по призыву президента Рузвельта сражавшихся с гитлеризмом на втором фронте мировой войны (кстати, история редко ошибается в названиях — они воевали именно на втором фронте), но и тайные переговоры Даллеса с представителями гитлеровской клики.

Осталась в исторических летописях и встреча на Эльбе, но вписаны в них и строки о том, как преемник Рузвельта вместе с Черчиллем пытались сохранить дивизии гитлеровского вермахта для того, чтобы в подходящий с их точки зрения момент бросить недобитых вояк против своего союзника — СССР.

…Многие страницы «Победы» посвящены Уинстону Черчиллю. Близился закат политической карьеры этого действительно крупномасштабного английского деятеля, свою долгую жизнь отдавшего борьбе с идеями коммунизма, с нашей страной, но вынужденного стать ее союзником по антигитлеровской коалиции. И сумерки этого заката окрашивают многое из того, что говорит и как поступает Черчилль в Потсдаме. Здесь вновь уместно употребить слово «точность» — с предельной точностью в романе воспроизведены страницы жизни Черчилля, мотивируется его политическая линия в Бабельсберге. Не только в театре, но и на политической арене бывают вторые роли. Черчилль исправно выполнял волю своего класса, делал все возможное и допустимое с его точки зрения, чтобы и в Потсдаме смотрелся он вершителем судеб мира, но… Но был тогда уже 1945-й, и именно советские солдаты водрузили знамя над рейхстагом… Как умный человек, Черчилль хорошо понимал, что это не случайность, не просто военное счастье, а выбор Истории. Как не случайностью станет и его поражение на выборах — он вынужден будет уйти в сторону, но не смирится с этим и все-таки произнесет свою злобную речь в Фултоне, которая положит, так сказать, официальное начало «холодной войне». Но на первые роли даже на поприще антисоветизма ему уже не выйти.