По высшему классу

Если матери Саши, Татьяне Орловой-Невски, этой мучительнице-танцовщице, что-то приходило в голову, никто из членов семьи не отваживался перечить ей. Сашу весьма удручал этот факт. Ей стоило большого труда получить разрешение отделиться, и она до сих пор тоже старалась помалкивать — из-за своей профессии. Целый год мать противилась выбранной ею работе, но в конце концов сдалась и разрешила Саше реализовать свои способности, хотя и не уставала повторять дочери, что та получила лишь временное разрешение.

Саша не могла понять, как такой хрупкой и ясноглазой женщине удавалось быть столь властной, что она могла так долго препятствовать самореализации дочери. Что давало матери такую непререкаемую и абсолютную власть в довольно широком семейном кругу? Если бы Саша только могла понять эту невидимую, но мощную внутреннюю силу, которая делала ее мать бесспорным авторитетом среди шести семейных кланов, каждый из которых возглавляла одна из младших сестер матери, урожденных Орловых, то она бы отыскала такие качества в себе, развила бы их и применила к окружающим.

Угрюмо сортируя колготки по цветам, Саша окидывала мысленным взором свою двадцатидвухлетнюю жизнь. Она была белой вороной в семье Невски, позор для всего тесно сбитого русско-еврейского клана сестер Орловых, единственная из всех своих талантливых кузин, которая не умела ни петь, ни быть актрисой, ни играть на музыкальных инструментах, ни, что хуже всего, танцевать. Она не умела отбивать чечетку, исполнять бальные па, не могла освоить самые простые движения и не чувствовала ритма — и это в семье, где младенцы годились для первого прослушивания буквально уже в момент своего рождения.

Но хуже всего были семейные торжества по случаю Дня благодарения, подумала Саша. Она сидела за столом, ненавидя себя, слишком длинную, слишком худую и бесталанную, и слушая рассказы о мюзиклах, которые ставились когда-то давно, ставятся сейчас или будут ставиться в будущем на Бродвее или вне его, разговоры о возобновленных спектаклях и гастролях, потому что старые мюзиклы никогда не умирают. Когда кончались разговоры про мюзиклы, начинались бесконечные рассказы о занятиях и концертах ее кузин, об их бесподобных успехах в музыкально-хореографической школе, о планах, которые ее тетушки связывали с детьми. И все неизменно интересовались, а что же она будет делать в жизни, поскольку школьными достижениями она похвастаться не могла. Ее природная сметка и быстрый ум почему-то никогда не проявлялись в хороших оценках, которые могли бы снискать ей хотя бы минимальное уважение к себе.

Она прекрасно знала, что именно думают про нее родственники. Если они вообще о ней вспоминали, то шумно жалели ее в свойственной им добродушной манере. В семейной кругу ее видели в образе воробья, продрогшего и одинокого на своей ветке; она была безобидным ничтожеством, Татьяниной единственной неудачей, которую старались не замечать, ребенком, лишенным тех животворных соков, которые бурлили в роду Орловых-Невски. Глядя на свое отражение в зеркале, она убеждала себя, что с внешностью у нее все не так уж и плохо, но стоило ей оказаться в кругу семьи, как она тут же смущалась и старалась вести себя как можно незаметнее, забившись в самый укромный уголок. Она старалась спрятать даже свои достоинства, сутулясь и передвигаясь тяжело и неуклюже, пытаясь сделаться маленькой и плоской, мимикрировать в условиях враждебной среды. Она знала, что, если кто-нибудь из семьи увидит, что она старается казаться привлекательной, это станет главной новостью дня, которая будет широко обсуждаться с бурными изъявлениями восторга, словами ободрения и многочисленными советами. Лишь неизменная поддержка Захарии, ее блестящего и талантливого брата, который был пятью годами старше, поддерживала в Саше чувство собственного достоинства все те годы, пока формируется личность.

Пока. Пока она не приобрела набор замечательных качеств, хотя случилось это в более старшем возрасте, чем обычно. Возможно, в клане Орловых-Невски, все представители которого были обычно худыми и плоскогрудыми, со свойственными настоящим танцорам сильными ногами и гибкой спиной, и не считались достоинствами прелестнейшая, идеальной формы грудь, исключительной округлости попка и восхитительная, тончайшая талия, но другие отдавали им дань и даже готовы были за них платить. Вот так она, прежде бесталанный и безнадежный гадкий утенок, превратилась в самую модную манекенщицу, демонстрирующую нижнее белье на Седьмой авеню.