По всем правилам осадного искусства

Назавтра студент просидел в читальном зале лишь полчаса и опять пошел к биофаку. Наблюдая за дверью, он теперь уже не прятался за павильон, не таился в телефонной будке. Когда же с крыльца сошел профессор в каракуле, стукнул тростью о чугун, как и вчера, посмотрел на термометр, а затем на небо, студент чуть было с ним не поздоровался.

За профессором вышли двое — высокий парень в дубленке и девица в длинной шубе, с раздутым импортным пакетом в руке. Парень метнулся обратно к дверям. Она же повернулась к студенту, поправила свободной рукой очки.

— Я тебя еще вчера из окна видела… Думала, дождешься. Выхожу после практикума — а тебя и след простыл…

— Мне тут один товарищ обещал…

— Врать нехорошо, — она протянула студенту пакет. — По-моему, мы расстались друзьями?

— Конечно, — студент выронил пакет — к ногам скользнула тетрадь и свернутый белый халат.

— Растяпа! — она подобрала тетрадь и халат. — Только, пожалуйста, на отца не обижайся, у него позиция такая… Он вообще с людьми сходится очень трудно…

— Дочь явно не в отца, — студент поднял тяжелый от книг пакет. Угадал?

— Нет, а ты что — хотел, чтобы я прошла мимо, когда ты здесь второй день мерзнешь?..

Из дверей вышел парень в дубленке.

— Марина, ты ручку забыла…

— Спасибо, — она ткнула ручку в пакет, который студент все еще держал перед собой. — Так мы, Валера, пойдем…

— Но ведь…

— Завтра… Можешь подождать до завтра?

— Тебе видней, — Валера сунул руки в карманы и вразвалочку зашагал к гостинице.

— Надоел, — Марина взяла студента под руку. — Думаешь, я ему нужна?.. Папины гонорары, папина машина, папина дача…

— Но ведь в душу человека не влезешь… Может, он цинизмом прикрывается из-за робости?

— Я всегда даю точную оценку… Не веришь? Вот у тебя глаза поэта…

— Мимо… Да, стихи люблю, наизусть порядком знаю, но чтобы самому… Это какую наглость надо иметь: Пушкин, Блок, Есенин — и вдруг ты со свиным рылом…

— Верно, сейчас стихи писать не умеют… Рифмовать могут, метафоры нагромождать — пожалуйста, а чувствовать и мыслить — это увольте… Проза — совершенно другое дело…

Они ходили по набережной, то спускаясь к реке, то взбираясь по голому бетону к парапету, то снова возвращаясь к перевернутым лодкам, на лед — между замерзших лунок оставались следы, и при каждом шаге спрессованный резким ветром снег пружинил, а потом, взвизгнув, проваливался.

За парапетом торчала рябина, густо облепленная свиристелями. Раскормленные птицы, вскинув хохолки, изредка перелетали с ветки на ветку. Они бросали в неуклюжих птиц льдинками, которые свисали с перил мрачного дебаркадера, но те разбивались о гранит парапета и скатывались, звеня по бетонному обводу.

Потом болтали об эскимосах, Северном полюсе, лайках, потом долго молчали.

Пройдя набережную до конца, свернули у глухой стены завода к церкви, пересекли магистраль у светофора, поднялись к музею по деревянной узкой лестнице с обновленными перилами. Вошли в пустынный двор, примыкающий к узорной ограде музея, и остановились возле тихого дома. Решили погреться в ближнем подъезде.

— Хочешь, я открою тайну? — студент поставил на батарею пакет, надвинул шапку себе на самые брови. — Потрясающую тайну…

— Зачем торопиться? — Марина сняла очки, зажмурилась, отвернулась. — И почему вы всегда торопитесь?

— Но я знаю, как можно установить автора «Слова о полку Игореве»!

— Смешной… Кому это интересно, кроме вас, филологов… Подменяете жизнь прочитанными страницами…

— А если это мировая сенсация?.. К тому же мой способ наверняка применим к любой безымянной поэме прошлого…

— Быть знаменитым некрасиво, — Марина протерла очки платком, шагнула к студенту, тронула пальцем его щеку. — Совсем замерз…

Студент прижался к стене, зажмурился. Он вдруг вспомнил новогоднюю ночь, темный коридор общежития, шалую Тамарку, которая вдруг вытащила его из комнаты и впилась поцелуем — умело и зло…

— Тебе лучше отогреться здесь, а я пойду, — Марина сдернула с батареи пакет. — У меня поблизости дела сугубо личные…

Где-то наверху громко хлопнула дверь.

Он молчал.

— Если завтра надумаешь прийти, я сорвусь с лекции…

Он, так и не шелохнувшись, смотрел ей в спину, и она больше не оглядывалась.

Пусть уходит, скорее уходит… Все блажь… Не надо позволять издеваться… Замерз… Дела сугубо личные… Или думает, что брошусь за ней?.. А если бы вдруг поцеловала, как Тамарка… Нет, такая первая не поцелует…

По лестнице спустилась женщина с авоськой, набитой пустыми молочными бутылками, замерла на последней ступеньке.

Выйдя из подъезда, студент остановился посередине двора возле сугроба с воткнутой метлой.

А может, у нее действительно срочное дело? Или вывел ее из себя хвастовством… Дурак, нашел время о «Слове» трепаться… Впрочем, хорошо, что обошлось без поцелуев, а то бы потерял голову, стал бы ползать перед ней на коленях и клясться в любви… Тамарке же клялся… Хорошо еще, что ее перехватил верзила-журналист…

Студент миновал ограду музея. Улица в оба конца была пуста.