По ту сторону зимы

Так как Дорейн уже привлекалась за употребление наркотиков и другие преступления, в доме появились трое полицейских со специально обученной собакой и перерыли все до последнего уголка, так и не найдя того, что их интересовало. Галилео Леон вовремя испарился, и Мириам пришлось сгорать со стыда и негодования, когда полицейские отрывали от пола линолеум и вспарывали матрацы в поисках наркотиков. Несколько любопытных соседей высунулись из окон своих домов, а после того как полицейские с собакой ушли, стали слоняться поблизости в ожидании второго акта драмы. Как все и предполагали, когда Галилео вернулся домой, его жена была вне себя от ярости. Во всем виноват он и его проститутка-дочь, сколько раз она говорила, что не хочет видеть ее в своем доме, а он, дьявол его забери, слабохарактерный человек, тряпка, недаром его никто не уважает и так далее и тому подобное в том же роде, непрерывная цепь упреков и обвинений, которые начались в доме, продолжились в патио и на улице и закончились в церкви, куда пара прибыла в сопровождении многочисленных свидетелей, чтобы спросить совета у пастора. Через несколько часов у Мириам кончилось горючее и ее гнев утих, а Галилео, в свою очередь, робко пообещал держать дочь на расстоянии.

В тот же день, в восемь часов вечера, когда Мириам еще не оправилась от бурных событий, в дверь дома позвонили. Это был тот самый человек, который что-то записывал во время визита полицейских. Он опять не назвался, но сообщил, что является служащим иммиграционной службы. В воздухе повеяло ледяным холодом, но нельзя же было не впускать его в дом. Агент привык к производимому им эффекту и, чтобы как-то снять напряжение, стал говорить по-испански, рассказал, что его вырастили мексиканцы — дедушка и бабушка, что он гордится своими корнями и естественно чувствует себя в обеих культурах. Слушали его недоверчиво, поскольку по всем признакам это был белый человек со светлыми рыбьими глазами и, кроме того, он немилосердно коверкал язык. Видя, что никто не оценил его попыток сблизиться, он перешел к цели своего визита. Он знал, что у Мириам и Галилео есть вид на жительство, их дети родились в Соединенных Штатах, а вот ситуацию Эвелин Ортеги нужно рассмотреть. В Центре временного содержания имеется документ о том, что ее задержали на границе, а так как свидетельство о рождении отсутствует, есть основания полагать, что ей уже исполнилось восемнадцать лет; то есть она нелегальная иммигрантка и потому должна быть депортирована.

Мертвая тишина длилась пару минут, пока Мириам прикидывала, действительно ли этот человек действует по закону или просто хочет взятку. И вдруг Галилео Леон, обычно неуверенный в себе, произнес так твердо, как никто раньше от него не слышал:

— Эта девочка — беженка. В этой жизни нет нелегалов, у всех у нас есть право на жизнь. Деньги и преступления не соблюдают границ. Сеньор, я спрашиваю вас, почему мы, люди, должны их соблюдать?

— Я законы не пишу. Моя работа — их исполнять, — растерянно ответил мужчина.

— Посмотрите на нее, сколько лет вы ей дадите? — спросил Галилео, указывая на Эвелин.

— Выглядит она совсем юной, но, чтобы доказать ее возраст, необходимо свидетельство о рождении. В документе сказано, что свидетельство унесло течением, когда она переходила реку. Это было три года назад; вы уже могли бы раздобыть копию.

— И кто бы это сделал? Моя мать неграмотная старая женщина, и в Гватемале такие дела быстро не делаются и стоят кучу денег, — вмешалась Мириам, оправившись от изумления; оказывается, ее муж может выражать свое мнение, как настоящий судейский крючкотвор.

— То, что девушка рассказала о бандах и убитых братьях, — это общее место, я уже слышал такое. Таких историй среди иммигрантов множество. Судьи тоже их слышали. Кто-то в них верит, кто-то нет. Предоставление убежища или депортация будет зависеть от судьи, которого вам назначат, — сказал агент, прежде чем уйти.

Галилео Леон, всегда такой покорный, склонялся к тому, чтобы дождаться правосудия, которое хотя и запаздывает, но когда-нибудь все-таки свершится, как он говорил. Мириам возражала, что если оно и свершится, то закон никогда не бывает на стороне слабых, так что она тут же развернула целую кампанию по исчезновению своей дочери. Она не спросила мнения Эвелин ни когда возобновила свои контакты среди иммигрантов-нелегалов, ни когда согласилась послать ее работать прислугой в одну семью, проживающую в Бруклине. Сведения о том, что такое место имеется, она получила от одной женщины из церковной общины, сестра которой была знакома с другой женщиной, работавшей прислугой в этой семье и утверждавшей, что там вообще никто не требует документов и прочей ерунды. Если девочка будет хорошо исполнять свои обязанности, никто не спросит у нее, легальная она или нет. Эвелин хотела знать, какие у нее будут обязанности, и ей объяснили, что речь идет об уходе за больным ребенком, только и всего.