По ту сторону отражения

Уже все равно. Пусть делают что хотят. Зато ты не предала Нинку.

Я все сделала правильно. Я поступила верно. Если Нинка мечтает поймать Кея в свои сети, я не стану мешать ей в этом. Одно дело просто нечаянно влюбиться в парня, на которого раньше тебя положила глаз лучшая подруга, и совсем другое – строить с ним отношения.

Строить отношения – ух ты, как патетично. Просто не Катина жизнь, а «Дом-3».

Строить не строить, но сохранить свою дружбу с Ниночкой мне куда важнее. Но, честно говоря, я была бы рада, если бы она призналась, наконец, сама себе, что впервые в жизни испытывает что-то к своему синеволосому Келле, и дело тут не только в наследстве Эльзы Власовны.

Расстроенная до боли в сердце, но все же довольная собой, я ехала домой в душном автобусе, в котором, кроме двух верхних люков, не было открыто ни единого окна. Все они были закрыты наглухо. А сегодня с утра было жарковато. Если уже сейчас погода так изводит всех жарой, то что будет, скажем, в июле? Хорошо еще, что платье у меня было открытое, иначе я бы испеклась на солнце. Но такой мой наряд постоянно привлекал к себе совершенно ненужные взгляды: и мужские, и женские. Первые смотрели откровенно заинтересованно, вторые – с неприязнью. Вечернее красивое короткое платье, высокие изящные туфли, уложенные волосы, которые изредка раздувал ветерок, врывающийся в автобус из-под люков… Странная девушка, в общем. Может быть, даже с подозрительным полем деятельности.

Зато со мной на улице захотел познакомиться какой-то полукриминальный тип. Не знаю уж, за кого он меня принял. Едва от него отвязалась.

Около дома и подъезда, к моему изумлению, не наблюдалось пенсионного патруля в лице дорогих сердцу соседей. Надо же, Фроловна бы дара речи лишилась, увидев меня в таком наряде посредине дня.

С трудом дойдя до родных пенатов в новых туфлях, ощущая при этом, что ноги у меня скоро отвалятся, я с крайне мрачным выражением вошла в коридор, в котором витал аромат чего-то свежеиспеченного.

– Кто меня потревожил? – первым делом услышала я громовой бас, едва только включила свет. – Убью на хре-е-еен!

Нет, кто-нибудь когда-нибудь сподобится убрать этот кошмар?!

– А, это ты! – вылезла тут же из кухни – любимого места всей семьи Радовых Нелли, жуя на ходу какую-то плюшку. – Ну ничего так выглядишь, – осмотрела сестренка меня с ног до головы. – Платье, туфли и сумка – прикольные, прическа пока еще тоже, а вот почему макияжа вообще никакого не наблюдаю, оне-тян?

– Это ты? – величественно выплыл из своей комнаты Томас с руками, перепачканными сине-красной краской.

– Это не я.

– Ты, говорят, Катрина, общалась с местной золотой молодежью! Что вы делали? Где были? Вели ли высокоинтеллектуальные разговоры? – засыпал меня вопросами отец.

– Папа! – сдвинула я брови. – Что значит «говорят»? Твоя дочь целые сутки не была дома, а тебе хоть бы хны? Мне что, на полгода надо уйти, чтобы ты забеспокоился?

– Ну зачем же на полгода, не бросайся такими гиперболами, – обескураживающе улыбнулся Томас, – я ведь о тебе забочусь. Ты уже взрослая, а постоянно сидишь дома, не общаешься с ровесниками, мало посещаешь ночные заведения.

– Орете? – вылез их кухни и Леша в своем неизменном фартуке. – Ну что, погуляла вчера на мэрской тусе? Мать, где макияж и прическа? Почему платье сидит криво, а плечи согнуты вперед? Я из тебя вчера такую куколку сделал, а ты все уже испортила. Вот же девчонка! Парня-то себе закадрила?

– У нее Антон есть, – встряла Нелли.

– В этого Антона мне чего-то Катьку инвестировать жалко. Кого бы побогаче надо.

– Деньги – не главное, – заспорил папа, опасно размахивая грязными руками передо мной.

– Да ну? – сощурился Леша, – А что у нас главное?

– Любовь, нежность и привязанность, – пафосно выдал Томас. – Между прочим, у меня есть такая картина.

– Что-то я такую не припомню, – почесала сестренка в затылке.

– Я помню, – мрачно сказала я, сбросив туфли и первой пройдя на кухню. Родственники, болтая, поспешили за мной. Боялись, наверное, что я одна все съем. Картину эту я действительно помнила. По-моему, она висела на папиной персональной выставке в Санкт-Петербурге и удостоилась небывалых похвал из уст одного корифея испанского авангарда, прибывшего на экспозицию в составе целой международной делегации. Этот испанец сразу же выкупил картину в свою частную коллекцию, и по этой причине у нас дома она не висела, а я видела сей папин творческий плод только в его мастерской. «Любовь, нежность и привязанность» по своему эмоциональному накалу далеко опережала даже небезызвестного Чуню, только что печально поздоровавшегося со мной глазами.