По ту сторону горизонта

Возле самого кабинета Кеннета встречает дворецкий. И это Девон – верный друг его дома. Мужчина низко кланяется, не скрывая неподдельной радости. У дворецкого ещё сильнее побелели виски, чем когда Кеннет видел его в последний раз.

– Лорд Кеннет, мистер Комптон, этот нахал, ожидает вас в кабинете.

Бентлей вскидывает бровь, сдерживаясь, чтобы не поморщиться.

– В вашем кабинете, сэр.

– Мистер Девон. Сколько прошло времени с того момента, как я покинул Лондон?

– Одиннадцать лет и семь месяцев, господин Кеннет.

Подумать только, почти двенадцать лет немолодой мужчина с глубокими бороздами морщин на лбу и щеках защищал его дом, как свой собственный. Когда-то отец сказал маленькому Бентлею, когда тот чрезмерно дразнил Девона, что не стоит обижать человека, следящего за тем, что преподносят тебе на завтрак и обед, знающего каждый твой шаг в пределах поместья, видящего грязь на подошвах твоих сапог и умеющего определить по ней, где же ты был до этого. И это могло бы взрастить в нём зерно тревоги, если бы тогда он ещё не знал, что Девон никогда не сможет стать предателем. Потому что их семья заменила Девону всех.

Лорд кивает и толкает двери перед собой раньше, чем ему успевают их открыть. В сущности, не так важно, какие слова Кеннет будет говорить, главное лишь эффектно появиться. Он сцепляет руки за спиной в замок и, позволив незваным гостям повернуться к нему лицом, заходит в помещение. Наконец Бентлея успевают нагнать четверо его солдат.

В отличие от Кеннета, его люди остаются на пороге с взведёнными мушкетами. Пока лорд не собирается вершить самосуд, быть может, удастся обойтись и малой кровью. Однако гости должны ощутить, что им здесь совершенно не рады.

Выйдя на середину комнаты, Бентлей окидывает взглядом убранство. Ему радостно, что большой позолоченный глобус по-прежнему стоит у камина, диван украшен несколькими синими подушками с бахромой, а персидский ковёр под ногами не изъеден молью. Не радостно лишь видеть людей, которых Кеннет не знает, но которые ему уже неприятны. Мужчина, гордый и наглый, по-видимому, Реджинальд Комптон, поднимается из кресла. Он касается самыми кончиками пальцев лакированной крышки стола из красного дерева, совершенно пустого – Кеннет всё забрал с собой, когда отбывал из Лондона, хотя и не планировал уезжать надолго. В его мыслях вообще было быстро решить дела Короны и позволить себе впоследствии отправиться в Колонии, чтобы заняться торговлей там. Как бы он ни любил английскую столицу, всё чаще он слышал рассуждения про счастье на новой земле.

Реджинальду на вид чуть меньше тридцати лет, наверное, он из числа тех самых джентльменов, что занимались грабежами на улицах, отрезали прохожим кончики ушей и не знали последствий благодаря богатым отцам. Одного взгляда на него хватает, чтобы понять, что в этих зелёных, цвета мутной болотной трясины, глазах не прячется ничего хорошего. Девушка рядом с ним, одетая в грубый кожаный плащ, недовольно скрещивает руки на груди, открывает рот, словно собралась с мыслями и решила что-то высказать, но Бентлей перебивает её одним коротким, но резким жестом – подняв палец.

Возмущению светловолосой барышни нет предела, она то открывает, то закрывает бледные губы, как выброшенная на берег рыба. Бентлей подходит к низкому стеклянному столику возле письменного стола, чтобы взять бутылку. Чинно и спокойно он протирает с неё пыль ладонью, срывает сургуч, извлекает пробку и наливает бренди в бокал.

– У вас есть пять минут, чтобы покинуть моё поместье.

Слова повисают в воздухе, один из солдат достаёт из нагрудного кармана часы. Даже без особого приказа понятно, что Бентлей обращается не столько к людям, которым не рад, а к своим военным. Комптон придерживает ладонью чёрный жилет, поглаживает его, и Кеннет улавливает лёгкий трепет, исходящий от мужчины. Это не может не льстить. Казалось, что он утратил былую хватку, но взгляд Комптона говорит об обратном.

– Добрый день, мистер Кеннет, – он кивает своей даме, и та без лишних разговоров спешит удалиться. Это даже к лучшему, не будет свидетельницей грубого разговора между двумя мужчинами.

– Вы действительно считаете этот день добрым? – деликатно интересуется Бентлей, прежде чем сделать глоток бренди.

Моргана ненавидела бренди. Она пила всё, но именно от бренди кривила лицо. Упрямый факт всплывает в голове сам собой, и Бентлей морщит лоб, недовольный тем, что именно сейчас она будто специально возвращается в его мысли, не даёт и шагу спокойно ступить. Словно злобный, мстительный дух, как заряженный мушкет, упирающийся в спину, или как мальчишка-газетчик – никому не даст забыть и всем напомнит о себе.

Кеннет опускается в кресло напротив мужчины, откидывается на спинку и выжидающе смотрит. Только сейчас он замечает свой собственный портрет, занимающий половину стены за спиной Реджинальда. Раньше его тут точно не было: как бы сильно Бентлей себя не любил, но вешать за собой свой же портрет не стал бы, хотя мысленно отмечает, что написана картина очень даже недурно.