По ту сторону горизонта

Они с отцом положили многое на развитие их семейного бизнеса. Контора дала немало рабочих мест не только образованным людям, но и тем, кому об образовании оставалось только мечтать. И Бентлей не сомневается, что даже спустя десять лет она может продолжать работу. Он не думает о том, что может подойти к знакомому зданию и не увидеть красивой резной вывески над входом. Английская корона была заинтересована в поддержке конторы Кеннета, что только внушает надежды на лучший исход. В конечном счёте даже дядя Бентлея, брат его отца Лоуренса Кеннета, мог продолжать поддерживать семейный бизнес, рассчитывая на получение уже всей прибыли. С дорогим дядюшкой, с которым Кеннет и при жизни отца-то не очень хорошо общался, ещё предстоит поговорить при случае.

Идя с Валерией под руку, Кеннет вспоминает лучшие времена. Город почти не изменился, но кебов и колясок стало больше, да и людей, по всей видимости, тоже. И это неизбежно. В процветающей стране растёт и население. Пусть и не всегда за счёт рождения детей.

Со всех сторон слышна не только английская речь, Бентлей узнаёт и французский, на котором говорила вся аристократия в те времена, когда он учился, и даже характерное шотландское наречие. Он должен был пройтись по этим улицам с Морганой. А точнее, проехаться в роскошной карете, показать ей контору, офис Ост-Индской торговой компании, особняк на площади Королевы Анны и поместье, которое должно было стать и её домом, – все те владения, на которые она смогла бы заявить права как его супруга.

Но идеальная картина светлого будущего Бентлея осталась недописанной.

Кеннет и Валерия проходят мимо открывающихся лавок, контор, на них даже чуть не наезжает пьяный извозчик, Бентлей только ударяет тростью по дверце, выражая недовольство.

– Ужасное место, – недовольно бормочет испанка, но Кеннет не разделяет её мнения.

Они сворачивают за угол, выходят на широкую улицу, ведущую к площади и собору Святого Павла. Это место Бентлей помнит как нельзя хорошо. Мать верила в Бога, и на службы они всегда старались приезжать сюда. Особенно на Рождество. Это был один из немногих праздников, когда их семья представала на публике в лучшем своём виде. Кеннет выдыхает. Столько воспоминаний осталось на этих улицах, и столько вещей, связанных с произошедшим на них, он предпочёл бы забыть.

– Мы почти пришли.

Бентлей лукавит. Идти им приходится ещё добрых полчаса. И когда он замечает знакомую деревянную вывеску, даже не выцветшую от времени, на душе становится спокойнее.

«Контора семьи Кеннет».

И почему, имея непосредственную связь с морем и поставками шёлка, а также последующей перепродажей его, Лоуренс Кеннет хотел сделать из единственного сына священника, так и остаётся загадкой для Бентлея. Настояла ли на этом мать? Они никогда не разговаривали с леди Кеннет и не обсуждали ни решения отца, ни его самого после его смерти.

– Пойдёмте, мисс. Посмотрим, какие убытки без меня они понесли.

Бентлей оказался талантливым управленцем. Получше, чем его отец. Амбициозный, уверенный, он принимал все решения с холодной головой, стараясь ограничиться малой кровью. От перепродажи сырья Бентлей быстро перешёл к организации собственной мануфактуры. Шёлк, ситец, пряности, вскоре и заключение договора с плантатором Бартоломью Суортсоном в Вест-Индии. Он намеревался если не купить весь мир, то хотя бы договориться и разделить его с сильнейшими и лучшими из лучших. Он не побоялся и не побрезговал позаимствовать у французов экспериментальную ирригационную систему и был удовлетворён, когда Суортсон присылал ему отчёты, в которых итоговый результат был лучше прогнозов. Бентлей никогда не сомневался в нанятых им людях, любил своё дело. Вот только его смерть не могла не коснуться конторы.

– Мой отец определённо сказал бы, что вы делец, лорд Кеннет, – Валерия смотрит на вывеску. – Вы были очень богаты… до неё, верно?

Лорд предпочитает не отвечать на вопрос. Он мог стать богаче в разы, подчинить весь мир, но судьба в лице Морганы решила распорядиться иначе. Бентлей не чувствует на неё никакой обиды. Лишь воспоминание о безжалостности и беспощадности, с которыми он приколол её к полу, подобно тому, как дамы прикалывают булавками к платью ленты, вытесняет мысли о действиях О'Райли. Тех самых действиях, которые он ранее назвал бы резким словом «предательство».

Кажется, Моргана знала, видела и понимала намного больше, чем рассказала ему. И мучительно признаваться даже самому себе, что он никогда не узнает истинных её причин и мотивов, а вина за содеянное – за её и за его собственную смерть – лежит только на его плечах.