Рассказал о положении в оккупированных областях, о фашистских зверствах в Белоруссии, о партизанском движении, о том, как мы работаем и как надо работать и бороться.
Как всегда, я следил за слушателями и по их лицам, по сосредоточенному молчанию, по отдельным репликам чувствовал, что говорю правильно, ясно и по существу.
Много было вопросов, а потом крестьяне заговорили о своих делах, о своих бедах и о готовности немедленно вступить в борьбу с врагом. Одним из первых попросил слова старик.
— Васинский, — шепнули мне, очевидно желая обратить мое внимание на оратора.
— Вот, добры люди, що у нас робиться, дывитесь, — произнес он и, пропустив мгновенную паузу, начал оказывать — неторопливо, нараспев, легким старческим тенорком:
Я привожу здесь довольно точный, правда, неполный перевод текста, записанного племянником сказителя Назаром Васинским. Несколько позднее этот текст был размножен нами в агитационных целях и приобрел популярность в народе. В 1943 году один старик в Замороченье, повествуя о своих собственных бедах, снова повторил нам полностью сказ Васинского. Но сейчас, на ночном собрании в лесу, крестьяне слышали этот сказ впервые. Голос старика дрожал от волнения, и слова как нельзя более соответствовали настроению собравшихся. Некоторые плакали. Но остальные — их было большинство — бурно требовали немедленных практических действий, требовали, чтобы я остался с ними и возглавлял поголовное выступление против немцев.
Говорили смело. И слушатели сочувственными возгласами приветствовали ораторов, потрясая и звеня своими вилами и косами.
Ненависти к фашистам накопилось много, и места ей в сердцах уже не хватало — она просилась наружу:
— Мы все пойдем! Не беда, что у нас не хватает винтовок. Мы с вилами, с косами, с топорами!.. Мы голыми руками передушим гадов! Вооружимся! Прогоним! До самого Берлина дойдем!.. Весь народ поднимем против швабов!
С каждым словом ярость все нарастала и нарастала. И опять, как во время беседы с подпольщиками, радостно было слушать эти горячие речи, но, конечно, о выполнении их желания даже мечтать не приходилось в тех условиях. Это было бы чистой авантюрой и только увеличило бы число жертв фашистского террора. Так я и сказал. И предложил, отказавшись от неподготовленного и обреченного на неудачу восстания, организовать партизанский отряд. Для руководства им я обещал оставить нескольких опытных товарищей.
Так и порешили. Я выделил Сидельникова и еще семнадцать человек, дал ручной пулемет и пять автоматов. В беседе с руководителями отряда (Сидельников, Бужинский, Андрей Легкий и Назар Васинский) мы наметили первую боевую операцию: налет на станцию Удрицк. Гарнизон там сравнительно небольшой, а его оружие: два станковых пулемета, восемь автоматов и тридцать две винтовки — очень пригодятся отряду.
Сразу разработали и план налета. Бужинский проживал в Удрицке и свел там знакомство с фашистским начальством. Начальник станционной охраны любил играть в шахматы и жаловал Бужинского как хорошего партнера. Часто по вечерам они сидели вдвоем за шахматной доской, а рядом, в казарме, ложились спать немецкие охранники. В день, намеченный для налета, он тоже должен будет играть. Когда немцы заснут и партизаны, подкравшиеся к казарме, подадут условный знак, Бужинский застрелит офицера из пистолета и бросит гранату в казарму, а ворвавшиеся партизаны захватят пирамиду с оружием. План был смелый, но вполне реальный, если его выполнить точно.