— Жарко? — поинтересовалась девица эстрадно–цирковых пропорций, сидевшая в приемной.
Это была Пипа — помощница режиссера шоу. На редкость вульгарная девица, державшаяся на работе только из–за своей колоссальной несущей способности.
— А пошлите его в жопу, Огисфер! — сказала она.
Огисфер мотнул головой, как бык, получивший по лбу кувалдой.
— Не просто жарко! — ответил он почти доверительно. — У нас пожар. Всё горит.
— И пусть горит, — легкомысленно заявила бесшабашная помощница режиссера. — Пошлите в жопу…
Ей не удалось до конца скрыть свой интерес к скандалу, но секретарь оценил этот интерес неправильно, приняв за обычное женское любопытство.
Он ошибся.
Огисфер — высокий, несколько костлявый мужчина средних лет с демоническим лицом и глубокими большими глазами, помощник и секретарь Поупса Мэдока, один из адептов учения «Избранных для продажи во имя Господа и именем Его» — казался Пипе открытой книгой. По её мнению, Огисфер был недалеким, заторможенным и верным человеком.
В чем–то Пипа была права. Она только затруднилась бы ответить на вопрос, кому именно был верен Огисфер: своему хозяину, ей или своим братьям и сестрам по вере.
Доподлинно она знала только то, что Огисфер был хорошим любовником. Может быть, немного своеобразным, излишне добросовестным, но очень ласковым и сильным.
Пипа полагала, что Огисфер влюблен в нее, и пользовалась этим, позволяла себя любить. Огисфер в свою очередь подозревал, что это Пипа влюблена в него, как кошка, но из гордости прикрывает это чувство цинизмом, а он пользовался этим, потому что нуждался в здоровом регулярном сексе и потому, что Пипа была исключительно хороша в постели. Да, она была немного своенравной, немного эксцентричной, но очень сексуальной.
Пипа подошла к Огисферу только тогда, когда он сел за свой стол.
— У господина Поупса неприятности, — сказала она. — Что случилось, Огисфер?
— Гастрольный тур проваливается, — ответил тот. — Исчез Хайд.
— Хайд? — удивилась Пипа. — Как может исчезнуть человек, которого весь Мир знает в лицо?
— Исчез… — обреченно подтвердил Огисфер и даже опустил плечи.
Возможно, он хотел что–то добавить. Но не сделал этого.
— Где это случилось?
— На севере…
— Он никогда не любил снегопад, — задумчиво сказала Пипа. — Помнишь, в его старой песне:
Пипа воодушевилась и напела припев:
Но, видимо, сообразив, что не в голосе сегодня, она продолжила речитативом, слушая незабываемую мелодию в своей памяти:
— Прекрати, — не выдержал Огисфер, — и так нету сил. Я просто не знаю, что делать.
— Это из военного цикла, — размышляла вслух Пипа, — сейчас он пишет лучше, но как–то не от души. И все же он гений.
— Исчез он совершенно гениально! — злобно прошипел Огисфер. — Подскажи, что делать.
— Может быть, он сейчас где–то бредет под снегом, — сказала Пипа, — уходит от своей судьбы. Подумай, куда он мог бы направиться.
Пипа была помощницей режиссера Уллы Рена и шпионила за всеми для мистера Поупса Мэдока. Когда–то она была романтичной девушкой, но теперь поистаскалась… Однако сексуальности и любопытства не утратила.
— Скажи Поупсу, что я здесь, — сказала Пипа.
— Он не в том состоянии, — возразил Огисфер.
— У меня для него хорошие новости, — настаивала Пипа, — возможно, он и переменит немного настроение.
— Но сначала наверняка наорет, — вздохнул Огисфер.
Он вынул затычку из переговорной трубки и откашлялся.
— Мистер Мэдок! К вам Пенелопа Томбстоун.
— А? Что? Кто? Да!!! Огисфер! Не заставляйте даму ждать.
— Он тебя ждет… — пожал плечами Огисфер.
— Так я пойду, — игриво сказала Пипа и коснулась крепкого, как картон, воротничка секретаря, от чего тот (секретарь, а не воротничок) покрылся крупными мурашками.
— Поупс затаскал бы Хайда по судам за сорванные гастроли, — заметил ей вслед Огисфер, — но сейчас у Хайда нечего отсудить.
— Так плохо дело? — удивилась Пипа, изящно изогнув талию и обернувшись к секретарю.
— Он все вложил в свои шоу. Сейчас Хайд пуст, как подарок дурака.
— Занятно, — сказала Пипа и скользнула за дверь.
В разрезе длинного платья мелькнула ее точеная нога, вызвав у Огисфера приступ любовной истомы.
Поупс, все еще покрытый красными пятнами, вылепил из своего толстого гуттаперчевого лица счастливую улыбку.
— Пени! — возопил он, простирая руки навстречу вошедшей.
Весь его вид выражал готовность броситься навстречу, и только массивный стол, увы, являлся для этого непреодолимой преградой.
— Ах, к чему эти церемонии, — принялась кокетничать мисс Пенелопа Томбстоун, — просто Пипа, и все.
При этом она чуть наклонялась вперед, чтобы взгляд маленького импресарио более глубоко проникал в откровенное декольте, и для страховки раздвинула коленом складки юбки.