По следам знакомых героев

— Понапрасну? — сказал Холмс. — Нет, Уотсон! Вовсе не понапрасну. Встреча с этими двумя дамами помогла мне понять, что ключ к решению загадки именно вот в этих двух словах: властитель дум. Для их бедных птичьих мозгов таким властителем дум оказался Иван Александрович Хлестаков. Наш эксперимент не удался. Однако сама идея — порасспросить кого-нибудь из современников Пушкина — представляется мне весьма плодотворной.

— Уж не собираетесь ли вы повторить этот эксперимент еще раз? — спросил Уотсон.

— Вы угадали! Только теперь мы отправимся не к гоголевским дамам, а… — Холме на мгновенье задумался. — Да, лучше не придумаешь! Мы отправимся к пушкинской Татьяне!

Татьяна сидела у распахнутого окна, выходящего в сад. Слегка кашлянув, чтобы как можно деликатнее дать знать о своем присутствии, Холмс негромко сказал:

— Простите великодушно, что мы решились нарушить ваше уединение.

Изумленная внезапным появлением двух незнакомцев, Татьяна встала с явным намерением указать им на дверь.

Но Холмс, не дав ей опомниться, продолжал:

— Я надеюсь, вы не откажете нам в небольшой услуге. Дело идет о сущем пустяке. Но для нас это очень важно, поверьте… Скажите, сударыня, кого из знаменитых европейских поэтов, лишь недавно отошедших в лучший мир, вы могли бы, не обинуясь, назвать властителем своих дум?

Едва прозвучал этот вопрос, как Татьяна, сразу отбросив все церемонии, заговорила живо и увлеченно, со всей свойственной ей искренностью и душевной отзывчивостью:

— О, тут не может быть сомнений!
Один лишь есть на свете гений,
Один звучал волшебный глас,
Навеки покоривший нас.
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Он свят для внуков Аполлона,
Лишь он один — властитель мой!

Холмс удовлетворенно кивнул: он понял Татьяну с полуслова.

Но Уотсону этот ответ оказался недостаточно ясным. Неожиданно для самого себя он вдруг заговорил стихами:

— Ах, леди! Полно вам терзать
Наш мозг загадками своими!
Не проще ль имя вам сказать?
Скорее! Назовите имя!

Татьяна ответила:

— То имя потрясло весь мир.
Не угадали вы? Как странно.
Певец Гяура и Жуана,
Лорд Байрон — вот кто мой кумир!

— Браво, друг мой, браво! — заговорил Холмс, едва они с Уотсоном остались одни. — Оказывается, вы поэт? Я, признаться, и думать не думал, что вы так легко и свободно владеете стихотворной речью.

— Клянусь вам, Холмс, я и сам об этом не догадывался! — растерянно ответил Уотсон. — Меня вдруг словно осенило. Я теперь понимаю, что разговоры о так называемом поэтическом вдохновении — вовсе не выдумка. Вы знаете, у меня было такое чувство, что это говорю не я… Будто какая-то неведомая мне сила вдруг завладела мною…

— Так оно и есть, Уотсон. Это действительно говорили не вы. Не забывайте, друг мой, что в моем распоряжении имеется наша умница-машина, которой ничего не стоит сочинить целую поэму, а не то что какие-нибудь жалкие четыре строки, с которыми вы обратились к Татьяне.

— Вот оно что! — сконфузился Уотсон. — А я-то думал… Ну что ж, вы ловко меня разыграли. Признаю… А слова Татьяны? Их тоже сочинила машина?

— Нет, друг мой. Слова, с которыми к нам обратилась Татьяна, почти целиком принадлежат Пушкину.

Холмс достал с полки томик «Евгения Онегина», раскрыл его и прочел:

«Он свят для внуков Аполлона…
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной».

Перелистнув несколько страниц, он продолжал:

— А вот здесь, взгляните, Пушкин называет Байрона певцом Гяура и Жуана… Как видите, Уотсон, эти стихи сочинила не машина. Их сочинил Пушкин. Машина лишь слегка видоизменила их, вложив в уста Татьяны…

— Понимаю! — сказал Уотсон. — Вы заложили в машину свою программу, и, послушная вашей воле, она слова самого Пушкина приписала его героине. Но ведь это же фальсификация, Холмс! Я просто поражен! Как вы могли решиться на такое!..

— Сделав это, я ничуть не погрешил против истины. Позвольте, я напомню вам строфу пушкинского «Онегина», в которой рассказывается, как Татьяна впервые очутилась в кабинете Евгения.

Снова раскрыв томик «Евгения Онегина» на заранее заложенной странице, Холмс прочел: