По следам неведомого

В тот же день, вечером. Сегодня шли по красному снегу. Он был розовый, а следы от шагов наливались, будто кровью. Смотреть на это было неприятно. Но мы-то знаем, что это просто колонии микроорганизмов, а на индейцев кровавый снег произвел жуткое впечатление, и они решительно отказались идти дальше. Даже Карлос заколебался. Но он все-таки идет с нами. Неподалеку от границы красного снега мы оставили палатку, запас продуктов и снаряжения. Здесь останутся носильщики. Кто знает, в каком состоянии вернемся мы оттуда? Но сейчас мне все равно, я слишком устал.

Мендоса говорит, что дальше он сам не ходил, но дорогу знает точно. Завтра на рассвете двинемся к тайнику. Теперь уже совсем недалеко.

5 декабря. Мы снова у границы красного снега. Мендосе дали двойную порцию снотворного — он совсем плох. Нам немногим лучше.

Как все это ужасно! Не могу сейчас больше писать; нет сил».

Дальше в дневнике есть более подробный рассказ о том, что случилось, но записи эти, тоже сделанные в горах, весьма отрывочны и невнятны. Поэтому лучше я расскажу об этом не по дневнику.

Итак, мы впятером пошли дальше, постепенно поднимаясь все выше. Впрочем, подъем был не очень значительным. Да и путь относительно легкий. Только раз пришлось спуститься в довольно глубокую и широкую расселину, а потом выбираться из нее по крутому обрыву. На небольшой высоте это было бы вовсе нетрудно для физически здорового и крепкого человека, а тут мы, выбравшись из расселины, долго лежали без сил. Карлос налил нам из термоса по кружке горячего чая. Стало немного легче. Мендоса сел и начал оглядываться кругом.

— Теперь мы пойдем вон туда, за этот гребень, — сказал он.

Впереди торчал острый зазубренный гребень, нужно было перебраться через него. Сделав это, мы очутились в странном месте — словно сотни молящихся в белых плащах с остроконечными капюшонами стояли на коленях, слегка склонив головы. Подойдя ближе, мы увидели, что это фигуры из снега, созданные причудливой работой горного солнца и ветра. Верхние слои снега подтаивали языками, устремленные вниз, и вот получились такие странные фигуры. Местные жители называют их очень метко «снега кающихся» — действительно кажется, что снежные фигуры охвачены глубокой скорбью.

— Вот здесь, на северном склоне, должна быть пещера, задыхаясь от усталости и волнения, прошептал Мендоса, — там будет вырублен крест.

Мы начали подниматься по северному склону и вскоре увидели небольшое темное отверстие в скале. Над ним был вырублен косой крест.

Признаюсь, что на минуту нам стало страшно, несмотря на равнодушие и смертельную усталость, рожденные горной болезнью. «Железной маски» с нами, конечное не было, а кто его знает, что там, в пещере? Но, в конце концов, делать было нечего. Да и дозиметры предупредят об опасности, если только не будет слишком поздно.

Соловьев хотел идти первым, но мы все его удержали. Я стоял ближе всех к пещере и, не дожидаясь окончания спора о том, кому идти впереди, полез в темное отверстие. Там пришлось ползти на четвереньках. «Неужели небесные гости выбрали такое неудобное место для склада?» — думал я, когда белый луч фонарика выхватывал из тьмы низко нависающие над головой неровные своды.

Время от времени я направлял луч фонарика на дозиметр он бездействовал…

Я прополз метров пять-шесть и уткнулся в глухую каменную стену. Дальше пути не было. Сколько я ни светил фонариком, не увидел ни щели, ни какого-либо признака искусственной кладки. Я сел, согнувшись, и услышал прерывистое дыхание это подползал Соловьев.

— Поворачивайте назад, Арсений Михайлович! — крикнул я. В этой норе ничего нет.

Мой голос, усиленный каменной трубой, как резонатором, донесся до слуха Мендосы, стоявшего у входа.

— Как ничего нет! — отчаянно вскрикнул он. — Это та самая пещера! — Он тоже влез в нору. — Ищите лучше, этого не может быть! Они куда-то все запрятали!

— А может быть, они все унесли с собой? — спросил Соловьев.

— Нет, нет, я уверен, что нет! Они должны были вернуться сюда, потому и крест вырубили! — кричал Мендоса в возбуждении. — Ищите, бога ради, ищите!