По реке Белой к жемчужине Урала - пещере Шульган-Таш

Последнюю предновогоднюю передачу Клуба путешественников с добрыми пожеланиями счастья, здоровья и творческих успехов, переданными всем слушателям клуба Владимиром Адольфовичем Шнейдеровым, мы с ребятами откровенно приняли и в свой адрес. Но, увы… через несколько дней, в первых числах января 1974 года В. А. Шнейдерова не стало. Ушел из жизни великий Человек, великий кинодраматург-путешественник, оставивший о себе светлую память своими творениями — документальными кинолентами, рассказывающими о многочисленных, порою почти неизвестных уголках нашей Родины и земного шара.

В связи с кончиной В.А.Шнейдерова был переигран и урезан сценарий будущего кинофильма. Рассказ о реке Белой и ее красотах вставлен лишь как эпизод.

В результате моей переписки с киностудией «Центрнаучфильм» выяснилось, что основное внимание во время предстоящей киносъемки будет уделено непосредственно наскальным рисункам пещеры Шульган-Таш, истории их открытия, формированию ее полостей и натечных образований, уничтожаемых «варварами от туризма». Мои услуги как проводника по реке Белой стали не нужны. Сроки съемок сохранялись те же — июнь 1974 года. Режиссером фильма был назначен А.Соколов. Обеспечивать подготовительные работы и безопасность экспедиции взялись спелеологи города Свердловска.

Несмотря на это, мы с ребятами с нетерпением стали ждать начала съемки в надежде хоть краешком глаза увидеть в свете юпитеров манящую полость пещеры с загадочными рисунками первобытных людей. Время шло…

В туристскую Мекку — село Старосубхангулово, обычно называемое Бурзян, мы прилетели на самолете и сразу попали на сабантуй — народный праздник плуга.

Сабантуйная поляна жила своей кипучей жизнью — ржали кони, вырывая из рук наездников узду, слышались ободряющие, старающиеся перекричать друг друга голоса болельщиков национальной борьбы куреш. Они что есть мочи подбадривали криками схватившихся на поясах борцов, а те, чувствуя поддержку жителей своего аула, старались изловчиться, оторвать соперника от постеленного под ноги ковра и бросить его наземь.

У башкир сабантуй — не просто праздник окончания посевных работ. Его значение значительно шире — на нем встречаются родственники, друзья в самом широком понимании этого слова. Здесь состязаются в удали, силе, сноровке, юморе. Я много раз бывал на разных сабантуях. Видел, как вылавливали брошенную в таз с кислым молоком монету, чуть ли не по уши погружая в него лицо, солидные на вид люди. Как валились с хохоту те, кто наблюдал за бегом в мешках или бегом по лугу людей, держащих во рту ложки, на которых лежали сырые куриные яйца.

На бурзянских сабантуях меня, как и всех присутствующих, поражала ловкость мужчины средних лет, который ежегодно доставлял удовольствие всем присутствующим в лазании по гибкому, тщательно обработанному 12-метровому шесту, на верху которого был закреплен приз. Обычно это были сапоги или что-то более дорогое. Мужчина терпеливо ждал своего часа, с усмешкой поглядывая на усилия молодых джигитов или сорванцов-мальчишек, пытавшихся добраться до заветного приза.

После того, как очередная их попытка заканчивалась неудачей, он невозмутимо, с достоинством поглядывал на зрителей, ожидая их поддержки. Наконец приходил и его черед. Он скидывал на землю верхнюю одежду, снимал и ставил рядом с одеждой обувь и босиком, оставаясь в одних спортивных брюках, подходил к злополучному для всех шесту. Ухватившись за его нижнюю часть, он легко перевертывался вниз головой и «выкидывал трюк» — поднимался вверх ногами до самой макушки шеста, брал там закрепленный приз и также, вниз головой, под восторженные приветствия зрителей возвращался на землю. Его загорелое мускулистое тело играло мышцами, натренированными не в городских спортзалах, а в повседневной крестьянской работе. На его выступление, а иначе это и не назовешь, стекался народ почти со всей сабантуйной поляны. В то лето 1974 года все было так же, как и прежде.

Среди хаоса звуков гуляющего люда и разноцветья головных платков женщин, толкующих меж собой по краям поляны, ходил явно приезжий человек. Одет он был в свободный парусиновый костюм. На голове была легкая, похожая на соломенную шляпа. Небольшие, аккуратно подстриженные усы и «профессорская» бородка завершали его интеллигентный облик.

Он ходил не спеша от одной группы людей к другой, явно выискивая кого-то. Иногда останавливался и здороваясь приподнимал в знак приветствия шляпу. Было видно, что его здесь знают. Внимательней вглядевшись в этого человека, я узнал старого знакомого — Отто Николаевича Бадера — того профессора, с которым свела меня судьба десять лет назад на турбазе «Здоровье». Я поспешил к нему навстречу, пробираясь среди снующих по поляне людей.