По осколкам разбитого зеркала

– Хочу вам сообщить неплохую подробность. Жертва не была девственницей на момент изнасилования.

– Это удачно, – выдохнула Галя.

Положила трубку и обреченно констатировала: «Идиот».

Она подготовилась к суду. Неделями складывала себя по кусочкам. Заставляла высохший и безжизненный организм принимать какую-то пищу. Иногда проваливалась в сон. На работе ей дали отпуск за свой счет. Во дворе сочувствующие соседи говорили ободряющие слова. Некоторые тоже собирались выступать в качестве свидетелей. Готовили истории, как Андрей учил детей играть в футбол, бесплатно помогал старикам с ремонтом, разнимал драки и все такое прочее. Галя кивала, говорила спасибо.

В ночь перед судом она тщательно приводила себя в порядок. Ушила в талии темно-синее платье, уложила волосы, долго колдовала с лицом. Нельзя выглядеть уродиной. Она – жена очень красивого мужчины. Подкрасила ресницы без опасений: плакать она точно не будет.

Утром прошла сквозь ряды журналистов, которых не пускали в зал: дело слушалось в закрытом режиме. Заняла свое место. Иван Сергеевич пошептал ей на ухо, что все складывается неплохо. Все свидетели со стороны Андрея – это свидетели защиты. У него хорошие характеристики с работы и от участкового по месту жительства. У его подельников все гораздо хуже. Там другие подобные эпизоды, да еще вскрылись факты вымогательства и взяток.

– Ваше выступление может быть ключевым. Вы человек со всех сторон положительный, добрый, кроткий, порядочный. Все знают, как вы любите мужа. Постарайтесь поярче обрисовать, за что. Не бойтесь преувеличений.

– Не буду бояться, – сказала Галя.

Появление Андрея в клетке было для нее, как выстрел в сердце. Он стоял, такой яркий, ни капельки не изменившийся. Такой уверенный и сильный. Галя мельком взглянула на потерпевшую Риту Гаврилову. В жизни она щуплая, как птенец, с большими перепуганными глазами на бледном, по-детски круглом лице. Она ответила Гале затравленным взглядом. И началось…

Пытка слушанием продолжалась несколько дней. В один из них Галя полностью рассчиталась с адвокатом:

– Потом в любом случае мне будет не до того. Если посадят или оправдают.

Вышла она к своему лобному месту главного свидетеля жизни мужа совсем спокойной.

– Хочу сразу поблагодарить всех людей, которые сказали тут хорошие слова о моем муже. Они ничего не придумали, все это правда. И я приготовила вагон такой же правды. Духи на день рождения дарил. Детям на улице улыбался. Бабушку свою из лесу на руках нес, когда она потерялась. И в каждую минуту семнадцати лет брака я любила его. И когда пил, и когда бил. И вот прочитала я дело, посмотрела фото, видео, экспертизу. Сразу скажу – не жалко мне Маргариту: виновата она, что пошла с мужиками и моим мужем. Виновата в том, что, как я, не рассмотрела в нем жестокого, кровавого зверя. Нелюдя. Его удовольствие – мучение других. Чужая боль, страдания. Он после этого бабушку через дорогу переведет и будет доволен собой. Мой муж нашел себе подобных, чтобы растоптать жизнь этой глупой девчонки, которая никогда не станет счастливой женщиной. А я… Нам с ним не жить на одной земле. Мой отец когда-то сказал: «Это подонок». У меня все. Прошу прощения у адвоката. Я все сказала не так.

Галя уходила из зала в оглушительной тишине. Она ничего не узнала, даже о том, сколько лет дали ее Андрею. Дожила до ночи, посмотрела в бледное лицо луны. И шагнула на ее свет с подоконника девятого этажа. Кроткие – они всегда выносят приговор себе.

Багира

До чего же они забавно выглядели, когда возвращались по выходным с вещевого рынка в Теплом Стане! Толстая, взмокшая чернокожая женщина с круглым, сверкающим, как антрацит, лицом, приплюснутым африканским носом, вывернутыми губами. И все это освещено сиянием белков и белоснежных зубов. Она в малиновом брючном костюме, увешанная тюками с тряпьем. И худая, угловатая девушка, с виду подросток, в цветастом сатиновом платье и трикотажной кофте грязно-зеленого цвета. Девушка тоже тащила клетчатые сумки, тяжело переставляя тонкие, как у кузнечика, ноги в больших растоптанных кроссовках. Сумки оттягивали ей руки, пригибали плечи. Она горбилась и шаркала ногами. Черные курчавые волосы, схваченные резинкой на макушке, торчали хвостиком Чиполлино. А лицо было неожиданно нежным, цвета черного кофе с каплей сливок. Глаза большие, темно-карие, как у матери, только постоянно удивленные или испуганные. Нос и рот крупные, красивой, европейский формы, как у актрисы Голливуда. Бледно-розовые губы, похожие на цветок, были крепко сжаты и временами пофыркивали от усилий, что усугубляло ее сходство с гнедой лошадкой.

Они разговаривали между собой на русском языке, мать с небольшим акцентом. А девушка говорила с интонациями, характерными для русской деревни. Лексикон не оставлял сомнений: она училась русскому на рынке, в общении с коллегами по торговым рядам. Мать называла ее Марусей.