По нью-йоркскому времени

И двенадцать присяжных: белые, негры и один мулат. Им-то, этим двенадцати, нынче предстояло отойти от привычного мира – босс, банк, бейсбол. Им предстояло войти в мир иной – в звонкие дубравы, а точнее, в дремучие, непролазные буреломы российской криминальной жизни – башли, бабы, братва.        

…Речь прокурора была суха и убедительна. Картина преступления вырисовывалась следующая: российский бизнесмен открыл на Уолл-стрит инвестиционную фирму «Граф». Московский банк перевел пять миллионов долларов, чтобы через эту фирму купить на Уолл-стрит акции. Граф долго размышлял, как лучше распорядиться деньгами, но акции почему-то не покупал. Московские банкиры все настойчивей просили либо купить акции, либо вернуть им долг, но Граф упорно отказывался. И тогда в его офисе вдруг появились люди Маханькова. «Если Станислав Николаич взял под контроль это дело, то изменить уже ничего невозможно», – сказали они, криво улыбнувшись. И от этой улыбки на лбу Графа выступил холодный пот, точно такой же, какой обычно выступает при обмороке. «Да-да, я понимаю, изменить ничего невозможно», – промямлил он. «Завтра же переведете деньги на наши банковские счета». На следующее утро Граф, как и обещал, поплелся в банк, но по дороге вдруг круто изменил маршрут и помчался в отделение ФБР, за помощью.       

– Подсудимый Маханьков преступным путем попытался присвоить себе пять миллионов долларов, – закончил прокурор.  

Зловещая тишина повисла в зале. Сотни глаз сошлись на одной точке – на скамье подсудимых, где в окружении адвокатов сидел маленький человечек с аккуратно подстриженной бородкой, в очках с затемненными линзами. В элегантном костюме и при галстуке. И казалось, что место этому милому человечку не на скамье подсудимых, а за кафедрой Гарвардского университета. Человечек важно приподнял очки, прищурился и недовольно зацокал языком.      

Все, казалось бы, ясно. Но после речи адвоката ясность стала исчезать, и на лицах присяжных появилась тень недоумения. 

Ведь и Граф – скотина порядочная. Пообещал московским банкирам прибыль, а сам отдыхал на лазурных берегах Флориды, развлекался с любовницами, разъезжал на лимузинах. И всё – на чужие деньги. Спустил все миллионы. Обокрал, стало быть, россиян. Они там, в России, говорят, с голоду пухнут. Но, оказывается, и московские банкиры – жулье. Продавали водку без лицензии, незаконно приобрели золотые прииски, торговали наркотиками и оружием. И еще в этом деле замешаны два депутата Госдумы и какие-то «солнтсеуфские» бандиты...

Тяжелой грустью наливались честные глаза присяжных. Безумцы, они еще пытались вникнуть если не в тонкости, то ухватить хотя бы в общих чертах суть дела. Но проклятая суть уходила все дальше – за далекие леса, за синие горы. 

Первым пал мулат. Он долго сопел и даже незаметно раскрывал пальцами веки. Но после перерыва, после плотного обеда, бороться со сном уже не смог. Моргнув в последний раз, мулат закрыл глаза и склонил головушку, отяжеленную новыми, совершенно ненужными для него сведениями.  

– Мой подзащитный – узник совести. Он сидел в лагере так же, как Солженицын и Щаранский. Он – жертва Кей-Джи-Би, – уверял адвокат.

Блестящий адвокатский спич неожиданно прервал старшина присяжных. Он обратился к судье со странной просьбой: нельзя ли каким-то образом облегчить понимание столь запутанного дела, внести ясность хотя бы в имена и прозвища. Дескать, некоторые присяжные  утеряли нить повествования, поскольку непонятно, кто такой Прыщ и связан ли он с Солженицыным.   

После перерыва в зале появилась огромная белая пластиковая доска. На ней сверху красным жирным фломастером было написано: «Станислав Николаевич Маханьков» и его десять воровских кликух. Граф, кстати, тоже оказался не без кличек, их также записали на доске. Судья объявил, что в эту таблицу будут вписываться только имена и клички тех лиц, которые имеют непосредственное отношение к делу. Поэтому Солженицын и Щаранский в списки не попали. Зато появились какой-то Магадан и Вова-Ужас.    

ххх

Перед тем как ехать в редакцию, Алексей зашел в бар неподалеку от здания суда. Безвольный он человек – не может пройти мимо, чтобы не выпить кофе в приглянувшемся баре. Достав сигарету, пододвинул к себе пепельницу.    

Итак, суд. Если отбросить умышленную адвокатскую путаницу, налицо – чистейший рэкет. Граф – кутила и вор, промотал чужие деньги. С ним все ясно. Что же до Станислава Николаевича, до этого узника совести… Алексей прищурился, словно увидел маленького человечка на скамье подсудимых: очки в золотой оправе, профессорская бородка. Но если вглядеться – что-то гнусное, крысиное в этом лице. Убийца, да и только. Главарь убийц. 

ххх

На следующее утро слушания тоже почему-то задержали. Пришедшие толпились в коридоре, шушукались. Алексей заглянул в соседний зал, где стены были аляповато расписаны патриотическими сюжетами.    

Здесь, да, похоже, здесь, в этом зале, он и его родители когда-то присягали на верность государству США. В зале тогда набилось человек двести – латиноамериканцы, русские, евреи, китайцы…