Ира вздохнула. Она сама не могла объяснить, но предчувствие чего-то совсем нехорошего вот уже несколько дней отбирало покой и лишало её аппетита.
– Что-то изменилось, – проговорила она, глядя в окно. Там, на фоне зелёных каштанов, стоял, пряча голые ветви, большой старый дуб. Его время ещё не пришло и вместо свежей листвы на корявых побегах висели сухие ошмётки.
– Ещё бы! – поддакнула Машка и проткнула трубочкой сок. – Вместо Солохи теперь красотуля Эльдар.
– Да я не об этом, – поёжилась Ира. Порой зацикленность Машки на сексе её раздражала.
– А о чём? – недоуменно спросила подруга.
Ира опять огляделась по сторонам.
– Ну, не знаю, – пожала плечами она, – Как-то пустовато стало.
– Так это же хорошо! – радостно бросила Машка, – Меньше народу, больше кислороду.
– Ага, – Ира снова вздохнула. Уж не сходит ли она с ума? Видя в каждой проблеме упрямый подтекст. Но что-то внутри не давало расслабиться. Будто сердце жило своей жизнью! В последний раз такое предчувствие настигало её ещё в детстве. Тогда родители тоже убеждали Иру, что всё хорошо. А спустя месяц они развелись.
– Да и к тому же, конкуренция меньше, – резонно заметила Машка.
Пока она размышляла, подруга умяла уже половину пироженки.
– Не знала, что ты боишься конкуренции, – Ира взялась за свою.
Машка задумалась.
– Вот бы ещё Коростелёва ушла на больничный, – сказала она, имея ввиду одногрупницу, чьи предки явно были цыганских кровей.
– Ну, ты и язва, – ответила Ира, вертя в руках огрызок ромовой бабы.
Крошки рассыпались по столу, и она смела их ладонью.
– Эта выскочка его не заслуживает, – заявила Машка. Остатки глазури прилипли к губам, и она аккуратно убрала их наманикюренным пальчиком.
Ира глотнула горячий напиток.
– Я думаю, он любит начитанных, – предположила она. – Ты порази его своей эрудицией.
Машка сникла:
– Ты ж знаешь, что я не по этому делу!
Ира в ответ улыбнулась:
– Знаю! Потому и говорю.
После занятий они, по настоянию Машки, топтались у деканата. Делали вид, что изучают стенгазету. На самом же деле ждали, пока выйдет Эльдар! Но тот и не думал высовывать нос из «укрытия». Ибо, кроме них, в фойе рядом с дверями учительской его появления ожидало ещё несколько ярых поклонниц. У каждой из них в руках был томик пройдённого ими писателя. А в мыслях, судя по напряжению, вертелся невинный вопрос. Вроде:
«Эльдар Викторович, а что имел ввиду автор, когда писал о…».
Машке бы тоже следовало прикинуться умной. Но её преимущества были другого рода.
– Вот сучки, – прошипела подруга, поправляя своё декольте в вырезе сдержанной блузы.
Ко всеобщему недоумению, Машка выпрямилась и уверенным шагом направилась к двери. Словно пенсионерки, ждущие в очереди к врачу, на неё с двух сторон накинулись конкурентки. Но, отразив их напор одним неприличным жестом, Машка дёрнула ручку двери деканата. На секунду подруга исчезла внутри. А когда появилась, то выражение её лица было унылым.
– Ушёл, – вздохнула она. И девчонки с досадой попрятали книги.
Весеннее солнце лизало ступени и отражалось сияющим заревом в окнах учебного заведения. Старый ВУЗ, утопающий в зелени, был похож на степенную даму, что решила присесть отдохнуть под ветвями цветущих каштанов. В маленьком сквере, примыкающем к стенам института, студентки затеяли фотосессию. Что, как ни май, может стать лучшим фоном для съемки?
Ира вдохнула пропитанный ароматами воздух. Весна была её любимым временем года! И не только потому, что сама она, рождённая в мае, была её обласканным солнцем ребёнком. Просто с первыми криками перелётных птиц, с первыми травинками, сумевшими пробиться сквозь ворох несобранных листьев, пробуждалось внутри жажда жизни. Утолить которую был не способен даже свежий весенний покров.
Они сбежали вниз по ступеням и уже собирались отправиться в сквер, чтобы запечатлеть этот солнечный день. Как вдруг…
У подножия лестницы заметили странное действо. Две учительницы украшали «алтарь». Остальные, стоявшие неподалёку, говорили о чём-то вполголоса. Сзади было не видно, что стало предметом их разговора. И девчонки, стараясь унять любопытство, решили приблизиться.
Алтарём оказалось огромное фото. Женщина, смотревшая с него, была чем-то знакома обеим. Подруги переглянулись и пожали плечами. Узнать преподавательницу зарубежной литературы им помешала улыбка. Ведь в жизни та почти всегда оставалась серьёзной.
«Солохина Анна Петровна», – прочитала Ира, прежде, чем у подножия алтаря появился цветочный венок. Чёрная лента на нём волновалась от ветра. Однако два слова «помним, скорбим» повторялись спустя равные промежутки.
– А что случилось? – произнесла Ира, глядя на фото.
Женщина поправила торчавший из венка пучок хризантем и краем платка вытерла щёку. Она не вела у них занятий, но Ира знала её.
– Бедная Аннушка, – за спиной кто-то громко всхлипнул.
Ира уставилась на горстку учителей:
– Она… умерла?
Одна из них вздохнула прерывисто:
– Скончалась в больнице.
– А почему? – негодующе бросила Ира, словно упрекая женщину в немногословности.
Лидия Викторовна, кажется, так звали преподавательницу, вышла вперёд из стоявшей поодаль шеренги: