По кромке двух океанов

Главная улица Мурманска стала называться проспектом Ленина в день похорон Владимира Ильича. Старики рассказывают, что в тот тревожный день, в четыре часа пополудни, тишину, вдруг наступившую после страшной пурги, прорезали долгие прощальные гудки паровозов и военно-сторожевого катера. И вдруг в эту траурную симфонию влились басы двух десятков иностранных судов — датских, норвежских, английских, шведских. Их моряки тоже прощались с Лениным.

…- Это не по дороге, но давайте заедем к Алеше, — говорит мой спутник.

В хорошую погоду Алеша виден из любой точки города и залива. Виден он и отсюда, поднявшийся во весь свой богатырский рост солдат, стоящий на самой высокой сопке Мурманска — Зеленом мысу, в том месте, мимо которого проходит каждый корабль. Во время войны с этой сопки била по вражеским самолетам зенитная батарея.

Дорога петлями идет в гору, и вот мы уже среди молодого парка, газонов, цветников, аллей, над которыми высится мемориал защитникам Заполярья. Никто не забыт, ничто не забыто!.. Безымянному вначале солдату с автоматом в руках жители Мурманска дали имя Алеша.

Монумент открыли 18 октября 1974 года. Десятки тысяч людей, которые пять месяцев трудились над созданием мемориального комплекса, двинулись от памятника Ленину к сопке Зеленый мыс. Впереди на двух бронетранспортерах моряки-североморцы везли капсулу с водой, взятой в месте гибели «Тумана», и землю с тех рубежей, где насмерть стояли защитники Мурманска, — из-под Кандалакши и из Долины Славы.

…Отсюда, с высоты Зеленого мыса, весь город словно на ладони. То белоснежные, то цветные корабли, заполнившие акваторию, портальные краны, железнодорожные пути, прижатые к заливу. А над ним широкие, все в зелени улицы, новостройки, овальная чаша недавно открытого стадиона, телевизионная вышка, заводские трубы. В свете яркого, незаходящего солнца все это смотрится отчетливо, контрастно, без полутонов.

Три цвета сейчас господствуют вокруг: голубой — воды, зеленый — сопок и кремовый, желтоватый — большинства новых зданий. Почти весь Мурманск вот в такой светло-желтой одежде. Строители считают, что в долгую полярную ночь, когда ни на час не гасят фонари, желтый цвет зданий помогает городу выглядеть наряднее и веселее.

Но пора и в путь. Минуем стоящий у ворот знак с эмблемой порта — рельефным якорем и рыбой, еще некоторое время едем на машине, но вскоре из-за тесноты останавливаемся и продолжаем путь «пешим строем».

— Куда сначала, в цех, на судно? — спрашивает Олег Павлович.

— Все равно…

— Тогда в цех. А точнее, в холодильник.

Раньше мне казалось, что в холодильнике морозят разные продукты, чтобы не испортились, и в таком виде хранят их. Оказывается, там и «облагораживают».

Мы — в цехе вяления мойвы. Мойва — рыбешка невзрачная, малоценная, мелкая и, прямо скажем, не очень вкусная. Но ее в море много, и это заставило задуматься, как сделать ее вкуснее. Об этом впервые заговорили в январе 1974 года на городской партийной конференции и с трибуны обратились к ученым: найдите рецепт, чтобы из невкусной рыбы сделать вкусную. Ученые подумали и нашли.

В цехе, куда мы пришли, как раз и выпускают такую мойву — деликатесного вяления.

— Попробуйте, — предлагает девушка в белом халате.

Я осторожно откусываю кусочек рыбешки и вдруг чувствую, как по подбородку струйкой течет теплый жир.

— Ой, забыла вас предупредить! — девушка смеется.

В мойве до восемнадцати процентов жира, и, вяленую особым способом, ее охотно берут покупатели. Из мойвы делают также «шпроты», и как будто тоже довольно удачно.

Но для Баренцева моря, конечно же, главное не мойва, а извечная, столь любимая поморами, традиционная треска. Это для ее обработки сконструированы многие сложные машины. Вот одна из них захватывает в свою пасть рыбину, где-то в глубине обезглавливает ее, удаляет все кости и плавники, выдавая на другом конце чистое белое мясо. Двадцать четыре трески в минуту. Тут же аппараты для замораживания пельменей, машины, расфасовывающие в нарядные коробки филе, готовящие сборную уху, двойную — из палтуса и окуня, и тройную — с добавлением все той же трески.

— Это старый цех, — говорит Олег Павлович. — Позднее мы с вами зайдем в новый, и вы увидите разницу. Кстати, новых цехов и заводов у нас гораздо больше, чем старых, доживающих свой век.

До нового цеха далеко, и мы сначала направляемся на стоящее поблизости судно — транспортный рефрижератор «Хибинские горы».

Узкий, шатающийся под ногами трап с толстым канатом, заменяющим перила, кажется бесконечно длинным. Олег Павлович говорит вахтенному матросу, кто мы и откуда, и через несколько минут первый помощник капитана показывает нам судно. Помощнику некогда, через несколько часов «Хибинские горы» уйдут в Атлантику; заканчивается погрузка, гудят лебедки, опуская в бездонную глубину трюмов соль, бочки, пустые консервные банки, продовольствие, круглые коробки с кинолентами…