По дороге в Мещеру

– Вот напишу в газету, как вы тушите пожары, тогда попрыгаете.

– Вы, товарищ корреспондент, сперва разберитесь, в чем дело, – примирительно сказал старшина. – Производственная неувязка вышла. Поехали к реке, понимаешь, а тут ни одной проруби нет. Все сцементовано. И пешни нет. Ломами такой лед не возьмешь. Пробовали.

– Так езжайте за пешней.

– У нас нет такого инвентаря, не числится. Да все равно уж поздно.

Теперь возле этого кривуна стоит огромный мост через Оку. Давно мечтали рязанцы о такой бесперебойной переправе. Бывало, тронется лед, разольется река в половодье – и прощай левый берег на целый месяц, а то и на полтора. Ездили туда на лодках, а так – в объезд, через Коломну, Егорьевск, Спас-Клепики. На двести с лишним километров дугу делать. Надо ли говорить, какие неудобства и трудности испытывали при этом люди. Еще в четырнадцатом году рязанские купцы сложились, чтобы сообща строить мост через Оку, да война помешала. Было и потом много проектов, замах был, да сил не хватило. И вот он наконец построен. Мост горбатый, длинный, с широкой двухпуткой колеей, с высоким бетонным бордюром, с чугунными перилами.

Дорога на Солотчу теперь пошла правее Шумоши, между Полянами и Барским, не заходя ни в одно село. С высоких мостовых пролетов далеко видно окрест: и старый кремль на берегу Трубежа с пятиглавым Успенским собором – по синим куполам золотые звезды, – и острый шпиль соборной колокольни, стоящей на том самом месте, откуда окольничий Хабар Симский, сын воеводы Василия Образца, с помощью пушкаря немца Иордана поразил войско крымского хана Махмет-Гирея; и древнее село Шумошь на левом берегу Оки – бывшая вотчина бояр Кобяковых, где скрывался от неласковой московской опеки юный и последний рязанский князь Иван Иванович.

Шумошь заметно похорошела за последние годы: на высоком песчаном берегу красуются друг перед дружкой бордовые пятистенки с широкими верандами, с тесовыми крылечками да крашеным штакетником. Даже древняя шатровая церквушка восстановлена и светится веселыми яркими красками.

За Шумошью раскинулись вдоль дороги луга; травы стояли добрые, а сенокос затягивался – холод, дожди. На лугах безлюдно. Кое-где увидишь трактор с прицепной сенокосилкой, да и тот стоит, мокнет под дождем. И куда ни глянешь – ни одного стожка. А ехал я в середине июля. В добрый год об эту пору стога стоят кучно, как шатрища несметного войска.

За лугами пошли перелески – невысокие сосняки, аккуратно посаженные рядами, обрезанные глубокими канавами. Потом надвинулся на дорогу красный реликтовый бор, – корабельные сосны заслонили собой все пространство, и куцые зеленые вершины их были так высоко, что терялись, пропадали в зыбкой серой завесе дождя и тумана. Слева засветились белые стены и круглые башни древнего монастыря с потемневшими от дождя тесовыми кровлями, призрачно парила в тумане легкая надвратная церковь – маленький шедевр Якова Бухвостова, маячили пять куполов белого собора, в котором похоронен великий рязанский князь Олег, заложивший этот монастырь. Теперь в том соборе торговый склад. А когда-то на могиле князя лежала его боевая кольчуга. Воевал он много, больше все с татарами, с мордвой и с братьями московитами. И проигрывал сражения, и выигрывал… Всякое было: Рязань – княжество пограничное, открытое дикому полю для буйных набегов татар. Еще при Василии Ивановиче, отце Грозного, посол императора австрийского Герберштейн, посетив рязанские земли, дивился тучности полей и тому, что пахарь пахал с мечом на бедре, а на лошади было седло приторочено. В любую минуту мог чертом выскочить татарин из-за бугра, и пахарь превращался в воина. Этим-то и объясняются колебания князя Олега, его ссоры и примирения с Дмитрием Донским. Не просто было держать пограничное княжество перед грозной силой Золотой Орды. Это хорошо понимали современники князя Олега. Дальновидный и опытный отец Сергий Радонежский много сил положил, чтобы примирить Олега Рязанского с Дмитрием Донским. И Дмитрий Донской высоко ценил Олега, он не просто помирился с ним, а породнился, выдав дочь свою Софью за сына Олега, князя Федора.

Историкам же, утверждающим, что причиной всех ссор было властолюбие Олега, не худо бы учесть такую малость – князь Олег под конец жизни ушел в монастырь и умер под именем послушника Иоакима. Нет, человек, любящий власть превыше всего на свете, не примет добровольно схиму, не уйдет в монастырь от княжеского престола.

После монастыря потянулись с обеих сторон бесконечной вереницей сосновые дома на высоких фундаментах, с резными роскошными наличниками: Солотча, Заборье, Ласково… Вот она, мещерская сторона. Не знаю отчего, но волнует меня эта лесная дорога более всего в зимние шумные метели да в туманную слякотную непогодь.

Этим летом у всех была одна забота – взять бы поскорее, что выросло, убрать вовремя. А выросло все хорошо: и рожь, и пшеница, и ячмень, и овес.

В Спас-Клепиках в райкоме партии застал я первого секретаря Николая Андреевича Баранова. У него люди, готовился семинар, съехались со всей округи посмотреть: что растет на осушенных землях.