По долинам и по взгорьям

— Да приотстал я с конем моим. Притомился он. Вот и набрел я в овражке на этого… Он со страху как завизжит: уйди, мол, убью, и шашкой машет изо всей мочи. Ну, я его и угостил плетюганом. Не понравилось это ему. Хлипким оказался, враз плюхнулся на землю, как утюг. Вот и тащимся теперь медленным маршем, он аж взмок, не хуже моего Рыжика.

В Бриенском дружинников ждал хороший обед, приготовленный казачками для офицеров Дутова. Но на следующий день после короткого отдыха мы вновь пустились в погоню. Нам удалось настичь и уничтожить несколько мелких разрозненных групп дутовцев. А сам атаман переправился через реку Жерла и ушел в Киргизские степи.

В одной из стычек во время нашей погони за Дутовым получил тяжелое ранение командир взвода лихой конник Саша Смановский. Вражеская пуля сразила на скаку его коня, и всадник упал грудью на острые камни… Когда мы несли Сашу на руках в лазарет, он на минуту пришел в себя, чуть-чуть улыбнулся и прошептал побелевшими губами:

— Эх, не придется мне боле барыню плясать…

Через несколько дней екатеринбургские дружины получили приказ возвращаться домой, и первого мая наша дружина была уже в Челябинске. Здесь стояли эшелоны чехословацкого корпуса, сформированного в России еще до Октябрьской революции из военнопленных и предназначавшегося для участия в войне против Германии и Австрии. В феврале 1918 года корпус получил разрешение Советского правительства выехать через Владивосток во Францию и двинулся по Сибирской железнодорожной магистрали.

Чехословаки встретили нас дружелюбно. На некоторых вагонах было написано: «Да здравствует братская Советская Россия и ее революционная Красная Армия!» Никому и в голову не могло прийти тогда, что вскоре нам придется скрестить оружие.

А второго мая, подъезжая к родному Екатеринбургу, дружинники, с нетерпением ожидавшие радостных встреч с родными, друзьями и подругами, задорно пели:

Эх, здравствуй, милая хорошая моя!
Чернобровая — похожа на меня!

ДАЕМ ОТПОР

Мама подсовывала мне то блин, то пшеничную румяную лепешку, приговаривая:

— Ешь, Санеюшко, ешь, да погоди отца слушать. Разве он понимает, что дите в походах-то оголодало? Все разговоры только разговаривает!

— Ого-го! Дите! — захохотал отец. — Слыхал, Санька: ты-то — дите!

Я сконфуженно улыбнулся, а отец продолжал:

— Перво-наперво, живой да здоровый воротился, конное дело знает. Да коня какого привел! Огонек, а не конь! Бабки сухие, вынослив, чистых степных кровей.

— Да хватит тебе толмить, дай парню поесть спокойно.

— А у нас радость: Илья вернулся.

— Да ну?!

— Вернулся. Демобилизовали, значит. А тебя как, тоже демобилизовали или что?

— Нет, тятя, ведь мы действующий резерв Красной Армии [6].

— Это как, действующий?

— А так, в любой день призовут — опять пойдем.

— Ах ты, господи! — встревожилась мать.

— А чего господи? — нахмурился отец. — Видала, как их встречали нынче? Сколь народу собралось, все рабочее начальство речи говорило… Вон как! Почет им…

— Ну, а что Илья делает? — спросил я.

— Ему предложили отдохнуть пока, а потом на депо податься. Там швали всякой от войны спасалось много. В аккурат туда Илью и назначили для порядка…

Мне недолго пришлось отдыхать дома. Через несколько дней, утром, — кажется, это было пятого мая — со стороны железнодорожной станции послышались выстрелы, трескотня пулеметных очередей. Я оседлал своего Боевика, подхватил винтовку, шашку и вылетел на улицу. Наш сосед, рабочий депо, на ходу заряжая карабин, крикнул мне:

— Давай на вокзал! Там, слышь-ка, наших бьют!

Но я помчался в районный штаб резерва.

Около штабного дома пыхтел большой автомобиль, и в его кузов со всех сторон карабкались пулеметная команда и бомбометчики. Среди них был и Семен Шихов.

— Эгей! Конница-беззаконница! Залазь сюда, у нас железна кобыла, да вот беда: простыла, бедняга, на жаре — чихает! — крикнул он.

В этот момент из дверей вышел Петр Захарович Ермаков. Увидев меня, приказал:

— Медведев, духом гони в Центральный штаб резерва. Доложишь, что мы на вокзал стрелков выслали, а следом бомбометчики и пулеметчики выезжают. Давай карьером, а то телефон, хоть разорвись, перестал работать.

Ермаков сел в кабину, грузовик фыркнул и покатил к вокзалу, а я поскакал в город.

На одной из улиц кто-то крикнул мне вдогонку с тротуара:

— Ага, забегали, сволочи, когда генерал приехал царя-батюшку вызволять! [7]

Задерживаться было некогда. Пришлось только погрозить нагайкой.

В штабе молоденький дежурный с красной повязкой на рукаве сказал:

— Начальство на вокзал выехало. Там, понимаешь, пермские анархисты приехали со своим эшелоном. Оружие у них… все как полагается. Царя, вишь, им в Пермь вывезти занадобилось! Ну, дежурный взвод стал их там задерживать, а они давай стрелять. Кто-то из бойцов не растерялся, позвонил к нам. И вовремя: минут через десять провода порезали, гады…

Когда я примчался на вокзал, анархисты уже садились в свои вагоны. Огромный дядя с лихим чубом объяснял облвоенкому Ф. И. Голощекину: