Плутовка

— Тебе не нужно ничего отвечать, — сказала Генри, почувствовав, что ему не хочется рассказывать ей о своих чувствах. — Хочешь, я рассмешу тебя?

Ему было не до смеха.

— Я тебе не рассказывала, что со мною и Белл произошло вчера? Это было так забавно. Это было… Я вижу, что ты не хочешь слушать.

— Это не так, — выдавил он из себя.

— Ну, так вот. Мы зашли в кондитерскую Хардимана, и… Ты не слушаешь.

— Слушаю, — заверил он ее, стараясь вернуть своему лицу прежнее доброжелательное выражение.

— Хорошо, — она внимательно посмотрела на него. — Вошла женщина с совершенно зелеными волосами…

Данфорд никак не отреагировал на это.

— Ты не слушаешь, — укорила она его.

— Я слушал, — начал было он, но затем признался, по-мальчишески ухмыльнувшись: — Ты права.

Она улыбнулась ему, но не привычной для нее, несколько ехидной улыбкой, а открытой и очаровательной в своей искренности. Данфорд был околдован. Он наклонился к ней, не осознавая, что делает.

— Ты хочешь поцеловать меня, — удивленно прошептала она.

Он покачал головой.

— Нет, хочешь, — упрямо продолжала она. — Я вижу это по твоим глазам. Ты смотришь на меня так, как мне самой хотелось смотреть на тебя все это время, только я не знала как, и…

— Ш-ш-ш. — Он прижал палец к ее губам.

— Я бы не возражала, — прошептала она.

Кровь прилила к его вискам. Она находилась в дюйме от него, это видение в белом шелке, она давала свое согласие на его поцелуй. Согласие на то, чего он так жаждал… Его палец соскользнул с ее рта, задержавшись на пухлой нижней губе.

— Прошу тебя, — прошептала она.

— Это еще ничего не значит, — тихо ответил он.

Она покачала головой:

— Ничего.

Он наклонился вперед и взял ее лицо в свои ладони.

— Ты поедешь на бал, познакомишься с достойным тебя джентльменом…

Она согласно кивнула ему:

— Как скажешь.

— Он будет ухаживать за тобой… Быть может, ты полюбишь его. — Она молчала. Он был так близко к ней. — И вы будете жить долго и счастливо.

Она сказала:

— Да, так и будет, — но ее слова потонули в его поцелуе, таком страстном и нежном, что ей казалось, будто она растворяется в переполнявшем ее чувстве.

Он целовал ее снова и снова. В сладком томлении Генри простонала его имя, и он раздвинул языком ее губы, не в силах более бороться с искушением. Все его самообладание вмиг рухнуло, и последняя его трезвая мысль была о том, что нельзя помять ей прическу… Его руки соскользнули с ее лица, и он крепко прижал Генри к себе, наслаждаясь ее пылающим телом.

— О Господи, Генри, — простонал он, — О Генри.

Данфорд чувствовал ее желание. А еще он чувствовал себя последним негодяем. Если бы это не происходило в экипаже, увозящем Генри на ее первый бал, вряд ли у него хватило бы сил остановиться, но теперь… О Господи, не мог же он погубить ее! Он так хотел, чтобы она хорошо провела время. Ему даже в голову не пришло, что для нее не может быть ничего лучшего, чем то, что происходило. Он глубоко вздохнул и попытался оторваться от ее губ. Ненавидя себя за то, что воспользовался ее неопытностью, и понимая, что больше не должен приближаться к ней, он положил руки ей на плечи. Однако, почувствовав, что любое их прикосновение друг к другу отныне будет опасным, убрал руки, отодвинувшись подальше от нее. И пересел на противоположную сторону.

Генри дотронулась до своих распухших губ. По своей наивности, она не понимала, насколько тонка была грань, сдерживавшая его желание. Почему он отодвинулся так далеко? Конечно, он был прав, прервав поцелуй. Она должна благодарить его за это. Но почему он не остался сидеть рядом с ней?

— Зачем ты пересел? — запинаясь, произнесла она.

— Так будет лучше для тебя.

Что это значит? Генри ругала себя за то, что у нее не хватило смелости спросить.

— Наверное, я выгляжу ужасно, — вместо этого сказала она, и собственный голос показался ей совершенно незнакомым.

— Твои волосы в порядке, — сдержанно сказал он ей, — я был осторожен и не помял их.

То, что он говорил об их поцелуе с таким холодом и отчужденностью, было для нее словно ведро ледяной воды.

— Ну конечно, нет. Не мог же ты погубить меня накануне моего первого бала.

Совсем наоборот, горько подумал он, ему очень хотелось именно этого. Ему хотелось рассмеяться — настолько нереально было все происходящее. После нескольких лет погони за женщинами и после десятилетнего упоения от погони женщин за ним он был сражен деревенской девушкой из Корнуолла, которую ему надлежало оберегать. Боже милостивый, его святой обязанностью было хранить ее чистоту и целомудрие для будущего мужа, которого ему же и надо было для нее найти. Он покачал головой, словно у него заныли зубы.

Генри неверно истолковала причину его отстраненности и в отчаянии дала волю своему раздражению: