Затем Уолтер начал думать о том, какой будет эта женщина, и шумно выдохнул. Она должна внешне вписываться в тип пропавших женщин, пусть даже не снимает никакой квартиры и не думает исчезать. Капитану стало скучно, вот в чем дело – он перешел на более пикантный, острый, привлекательный тип женщин. Что ж, ведь с ними это бывает, с серийными убийцами. Должна быть записка, и записка должна все объяснять. Дельмонико был хорошо образован, все так говорили, так что и записка должна отражать это. Она должна быть деловой и в то же время поэтичной…
Переполняясь радостью, Уолтер отточил свой план – Джесс бы триумфально улыбнулась, если бы только знала, как хорошо планирует ее подопечный! В логике не было ничего трудного, это так просто!
Сделать ли ему это в два приема или в три? «Да во сколько потребуется, – решил Уолтер. – Мой план безупречен».
В половине двенадцатого Уолтер был на дороге. Первую остановку он сделал, чтобы залить бак на заправке. Он попросил бензина на пять долларов, получил его, отдал деньги и был таков, прежде чем парень, заправляющий бензоколонкой, успел заметить его лицо. Все еще притормаживая, чтобы не раздражать людей из окрестных домов, Уолтер сконцентрировался на левой стороне Сто тридцать третьего шоссе, не желая ехать вдоль высокой кирпичной стены, с которой вскоре поравнялся. Достигнув того места, где стена прерывалась арочным проходом, увенчанным крестом, он сбросил скорость, проехал мимо него некоторое расстояние и свернул с дороги в лес. Через несколько ярдов он заглушил мотор, спешился, а затем вынул из багажной корзины инструменты, потребные ему в данном мероприятии: катушку технологического скотча, пару тонких хирургических перчаток и моток проволоки для подвешивания картин. Кусачки, отвертки и ножницы помещались в одном из карманов его куртки.
Высокая кирпичная стена огораживала нужное Уолтеру место только со стороны Сто тридцать третьего шоссе. С трех других сторон граничащую с лесом территорию охватывал сетчатый забор, по верху которого проходила колючая проволока. Уолтер достал свои кусачки и вырезал в стене аккуратный прямоугольник – сетка не была подключена ни к какой сигнализации. Проникнув за ограду, он оказался на тщательно ухоженном участке, где было много толстых одиноко стоящих деревьев, окруженных круглыми деревянными скамьями. Тут располагалось два отдельных здания, и дальнее из них явно представляло собой какую-то школу. Обширный участок содержал также теннисные корты, баскетбольные площадки и то, что Уолтер счел гимнастическим залом. Не знакомый со школами, он не знал, что дух степенного умиротворения, который излучала эта школа, являлся мощным указанием на то, что в ней не было ни мальчиков, ни мужчин. Уолтер энергично двинулся к своей цели – ближнему двухэтажному зданию меньшего размера, держа руку на рукоятке ножа – на случай собак; но собак здесь не оказалось.
Парадную дверь он открыл маленькой стальной лопаточкой, входившей в его набор инструментов, – да так легко, что понял: обитатели не обеспокоены своей безопасностью. В доме было тихо и темно, в вестибюле крошечный огонек в красной лампадке мерцал рубиновым светом под статуей, посвященной Пресвятому Сердцу Иисуса. Никого не было, и Уолтеру не потребовалось освещать фонариком даже самые темные уголки, потому что темнота являлась его естественной средой. По красивой старой лестнице он двинулся на второй этаж, где мирно спали люди.
У каждой монахини имелась большая отдельная комната с открытой дверью, что упрощало Уолтеру задачу. В пятой комнате справа по коридору удача улыбнулась ему: он нашел то, что искал. Это была спящая женщина лет тридцати или чуть больше, с гладким лицом и стройным телом. Ее руки, обтянутые рукавами из тонкого желтовато-коричневого хлопка, покоились по обеим сторонам туловища, поскольку спала она на спине. Закрыв за собой дверь, Уолтер стал медленно приближаться к ее маленькой односпальной кровати, пока не сравнялся с уровнем ее груди. Затем обхватил руками горло монахини и рывком приподнял ее, при этом ее вскрик был не громче вздоха. Пара до смерти перепуганных, вылезших из орбит глаз, вращая белками, уставилась на его чернеющий в темной комнате силуэт. А Уолтер опустил женщину обратно на подушку и стремительно оседлал ее, прижав коленями ее плечи, а задом – грудную клетку, лицо его при этом находилось в нескольких сантиметрах от ее лица. Пока его пальцы безжалостно сжимались вокруг ее шеи, а ее ноги напрасно молотили у него за спиной, он наблюдал, как из нее уходит жизнь. Это было восхитительно – все равно что всасывать в себя ее жизненную силу и становиться чем-то большим, чем простая сумма их двоих. Подобно деянию Бога, это было незабываемое впечатление, и Я-Уолтер назвал его экстазом. Потому что именно он был Я-Уолтером и наконец понял, чего хочет Я-Уолтер. Экстаза. Ничего, кроме экстаза.