Плотина

Людей все равно пришлось выделить: совхоз снабжал капустой и стройку, и тут четко действовал принцип «дашь на дашь». Пришлось «перетрясти все тылы», как говорит в таких случаях Николай Васильевич, перебрать всех, не связанных с бетоном, чтобы наскрести непременных трех человек. Ради шутки Юра предложил включить в это число и Любу, но Гера нашел чем пригрозить в ответ: «Тогда ты сам будешь закрывать наряды».

Юра посмотрел на приятеля и вдруг заметил, что все его натопыренные ежики как-то улеглись, или укоротились, или же просто были сегодня причесаны, — кто их там разберет!

— Гера! — сказал он. — В твоей жизни, я вижу, происходят благотворные перемены.

— По-моему, и в твоей тоже, — прежним ежиком глянул Сапожников.

— Не слышно на участке крепкого сибирского мата, — продолжал Юра.

— Сейчас услышишь! — пообещал Сапожников, направляясь к двери, чтобы прикрыть ее.

— Нет, стой! — остановил его Юра. — Все должно быть при открытых дверях. — Люба! — позвал он нормировщицу.

И Люба — вот она! Как будто стояла за простенком и ждала, пока позовут.

— Ты не слышала, о чем мы тут толковали? — спросил Юра.

— Насчет капусты? — проговорила Люба.

— Насчет свадьбы!

— Вы собрались жениться? — невозмутимо спросила Люба. И Юра оказался в своем собственном капкане.

— Да не я, а вы! — все-таки не сдавался он. — Гера, ты что, еще не говорил Любе?

— Юрка, ты сейчас получишь! — погрозил Сапожников.

— Ну, ребята, нельзя так затягивать дело, — продолжал Юра уже по какой-то приданной самому себе инерции. — Если дело за мной, так я тоже готов. Давайте сразу две! Ну?

Тут и Гера посмотрел на Любу из-под своих козырьков-бровей с вопросом и ожиданием. А Люба наклонила голову к плечу, улыбнулась и сказала:

— А чо?

— Заметано, ребята!

Юра тут же убежал на новые блоки — посмотреть, как там идет подготовка, — и по дороге уже всерьез обдумывал то, что наболтал в порыве непонятного шутовства. Ну, Гера с Любой, кажется, не очень удивились и не слишком растерялись, а вот сам-то он с чего так расхрабрился, у самого-то откуда взялась такая нахальная уверенность? Наташе он все еще так и не сказал тех главных слов, после которых могла бы начаться для них совершенно новая жизнь. Наедине с собой он уже мечтал об этой жизни, а встречаясь с Наташей, хотел одного: не расставаться, не расходиться по разным квартирам, все время быть вместе. Видеть ее как можно чаще — хотя бы мельком, в автобусе или на блоке, стало для него потребностью и необходимостью. Повидался — значит, все хорошо, не встретился — даже дела на участке идут хуже. Он уже понимал, чувствовал, что Наташа — его судьба, думал о ней не только радостно, но и серьезно, рисуя в воображении картины их будущей совместной жизни. Он уже видел свою семью и даже пытался обдумывать что-то практическое: как быть с жильем, с чего начать устройство… Это были, конечно, наивные и малореальные проекты: они всегда наивны и нереальны, пока составляются в одиночку. Он понимал это. Однако вовлечь в свои замыслы и мечтания Наташу, сказать ей все до конца пока еще не решался. Может — боялся. Не уходила из памяти ее фраза: «Значит, все это было у тебя очень всерьез». За нею как будто следовало такое продолжение: «Если у тебя уже было серьезное сильное чувство, значит, оно уже не повторится. Во второй раз такого не будет».

Мысленно Юра убеждал ее, что ничего здесь и не должно повторяться. Чувство приходит вновь и новое. Оно уже пришло — и такое, какого он не знал никогда. И, может быть, только теперь он способен вполне оценить новизну своего чувства и предстоящие радости семейной жизни. Он способен и оценить и дорожить всем этим. Как раз потому, что он уже не мальчик и пережил серьезное…

Он поднимался на плотину в недавно смонтированном, прилепившемся к бетону полуоткрытом лифте, жидком и шатком на вид, с дребезжащими стойками, но, как видно, надежном. В кабине он оказался наедине с девушкой-лифтершей, молоденькой, недавно приехавшей на стройку. Спросил, не надоедает ли ей кататься вверх-вниз и не страшно ли. «А чего бояться-то? — задорно и смело отвечала девчонка. — Вас, что ли?»

Щелкнули громко контакты, звякнул звонок — лифт остановился на верхней площадке.

Юра не выходил.

— Дальше не едем. Выше только небо, — сказала задорная.

— А мне опять захотелось на землю.

В кабину вошло несколько ребят, и лифт пошел вниз, дребезжа свою унылую песенку.

Как только кабина остановилась и парни подняли дверцу-заслонку, Юра вышел и быстрым шагом направился на штабную горку.

Глядя в лифте на девушку, он вспомнил Наташу и почувствовал, что должен сейчас же, немедленно идти к ней. Что он скажет, о чем спросит при встрече, он сейчас не думал — просто ему необходимо было увидеть ее. Если он не застанет Наташу в техинспекции — пойдет разыскивать ее на блоки или в потерну; если не вышла на работу — пойдет к Варламову… нет, пойдет к ней домой; если не застанет дома — пойдет по всему поселку, но уже не остановится и не успокоится, пока не увидит, не поговорит, не посмотрит ей в глаза. Все дела были забыты, все мысли соединились на одном: Наташа!