Плоть и кровь

Ребус вышел в фойе, вытащил шесть фунтов из кармана и купил кассету. Когда он вернулся, участники ансамбля расположились у одного из баров в надежде, что посетители поставят им выпивку — а может, ее оплачивало само заведение. Ребус потряс кассетой над ухом Мейри.

— Мисс Хендрикс, не дадите мне автограф?

Музыканты вытаращились на него — все, включая Мейри. Она взяла его за лацканы и потащила прочь от бара.

— Вы что здесь делаете?

— Как, вы не знали? Я большой любитель музыки кантри-и-вестерн.

— Вы не любите ничего, кроме рока шестидесятых, вы мне сами говорили. Следите за мной?

— Вы неплохо поете.

— Неплохо? Да я пела так, что закачаешься.

— Вот она — моя Мейри: от скромности не умрет. Почему под псевдонимом?

— Только не хватало, чтобы мои кретины-сослуживцы прознали! Думаете, оно мне нужно?

Ребус представил себе «Шланг», набитый подвыпившими журналистами, аплодирующими коллеге по перу.

— Нет, не думаю.

— И вообще, у всех в ансамбле вымышленные имена — чтобы проныры из службы соцобеспечения не засекли, что они работают. — Она показала на пленку. — Неужто купили?

— Ну, никто не предложил мне взять это даром в качестве вещественного доказательства.

Она улыбнулась:

— Значит, мы вам понравились?

— Понравились, честно. По логике вещей вроде не должны были бы. Я и сам удивлен.

Она почти ему поверила, почти.

— Вы так и не сказали, почему следите за мной.

Он положил кассету в карман.

— Милли Докерти.

— Что с ней?

— Я думаю, вы знаете, где она.

— Что?

— Она испугана, ей нужна помощь. Она могла броситься к журналистке, которая добивалась встречи с ней. Ведь известно, что журналисты прячут своих информаторов, защищают их.

— Вы думаете, я ее прячу?

Он помедлил.

— Она что-нибудь говорила вам о вымпеле?

— О каком вымпеле? — Мейри сразу перестала быть похожей на певичку из ковбойского бара. Вид у нее снова был деловой.

— О вымпеле на стене в комнате Билли Каннингема. Она вам говорила, что он прятал за ним?

— Что?

Ребус сокрушенно покачал головой.

— Давайте заключим договор, — сказал он. — Мы поговорим с ней вместе. В таком случае ни один из нас ничего от другого не утаит. Ну, что скажете?

Бас-гитарист протянул Мейри апельсиновый сок.

— Спасибо, Дуэйн.

Она залпом выпила сок — остался только лед.

— Послушаете второе отделение?

— Оно того стоит?

— О да, у нас будет потрясающая версия «Кабацких баб».[104]

— Могу себе представить.

Она улыбнулась:

— Встретимся после второго отделения.

— Мейри, вы знаете, кто владелец клуба?

— Какой-то тип по фамилии Босуэлл.

— Ботуэлл. Вы его не знаете?

— Никогда не видела. А что?

Вторая часть проходила в ритме фокстрота: два медленных танца, два быстрых, потом медленный, а на закуску печальная кантри-версия «Кабацких баб». К последнему танцу зал был набит битком, и Ребусу польстило, когда сравнительно молодая женщина пригласила его потанцевать с ней. Но вскоре из туалета вернулся ее мужчина, и на этом все закончилось.

Когда ансамбль снова повторил на бис несколько тактов, один из клиентов запрыгнул на сцену и одарил вокалисток шерифскими значками. Женщины прикололи значки себе на грудь, и это вызвало самый бурный восторг за весь вечер. Публика вообще была настроена добродушно, и Ребус провел в целом совсем не плохой вечер. Хотя Пейшенс едва ли получила бы удовольствие от такого времяпрепровождения.

Закончив играть, музыканты удалились в ту дверь, из которой появились. Через несколько минут Ребус увидел Мейри — по-прежнему в сценической одежде, дождевик лежал сложенный в пакете вместе с туфлями без каблука, в которых она сидела за рулем.

— Ну? — сказал Ребус.

— Ну пошли.

Он двинулся было к выходу, но она направилась к сцене, движением руки приглашая и его.

— Вообще-то, я не горю желанием, чтобы она увидела меня в таком виде, — сказала она. — Не уверена, что такая одежда соответствует образу и профессии журналиста. Но не могу я сейчас переодеваться!

Они поднялись на сцену, потом прошли через дверь и оказались в коридоре с низким потолком; тут были закутки со швабрами, ящики с пустыми бутылками и маленькая комната, где по вечерам ансамбль готовился к выступлению, а днем уборщица могла выпить чашку чаю. Дальше была темная лестница. Мейри нащупала выключатель и стала подниматься.

— И куда мы направляемся?

— В «Шератон».

Ребус промолчал. Лестница была крутая, витая. Они добрались до площадки с какой-то дверью на висячем замке, но Мейри снова полезла наверх. На второй площадке она остановилась. Здесь была еще одна дверь — без замка. За дверью оказалось большое темное пространство. Ребус решил, что это чердак здания. Сквозь слуховое окно и щели в крыше внутрь проникал свет, в котором проступали внушительные очертания стропил.

— Осторожнее — не ударьтесь головой.

Чердак, несмотря на свои громадные размеры, был тесен. Его заполняли чайные коробки, стремянки, груды одежды, напоминающей старую форму пожарных.

— Она, вероятно, спит, — прошептала Мейри. — Я нашла это место, еще когда мы играли здесь в первый раз. Кевин сказал, что ей можно здесь побыть.

— Вы имеете в виду Лорна? Он знает?