Плоть и кровь

Джейн еле слышно простонала. Эббот сиял.

– Приятно с вами познакомиться, сэр, – сказал Майло, направляясь к креслу.

– Les gendarmes, – продекламировал Эббот. – Les gendarmes du Marseilles[10], жандармерия, суровая рука закона. – Он вытянул шею и попытался посмотреть на жену. – Опять сигнализация сработала, дорогая?

– Нет, – ответила Джейн. – Это не то... Кое-что другое. Произошло нечто ужасное, Мэл.

– Ну, ну, – сказал Мэл Эббот, подмигивая нам. – Что может быть такого ужасного, мы ведь все живы?

– Пожалуйста, Мэл...

– Нет, нет, нет, – пропел Эббот, – нет, нет, нет, где же мой обед?

Подняв полупарализованную руку, он потянулся назад и попытался ухватить Джейн за ладонь, но неудачно. Наконец миссис Эббот сжала его пальцы, закрыв при этом глаза.

Старик снова нам подмигнул.

– Помните, как в анекдоте? Одного рыцаря спросили: "Как вы себя чувствуете, ведь вам исполнилось восемьдесят?" И рыцарь ответил: "Как я себя чувствую? – Эббот заученно помолчал. – Я скажу вам, как я себя чувствую. По сравнению со своими почившими товарищами – великолепно!"

– Мэл...

– Ну, дорогая. Помнишь, как там: asi es la vida[11], ты играешь, потом расплачиваешься. Мы можем себе это позволить, слава Богу.

Мэлвилл Эббот освободил руку и помахал плохо слушающимися пальцами. Его голова начала опускаться, однако он смог еще раз нам подмигнуть.

– Самое главное, все живы. Потому что, когда рыцаря спросили, как он себя чувствует в свои восемьдесят...

– Мэл. – Джейн наклонилась и взяла его за руку.

– Да, дорогая?

– Не надо шуток, Мэл. Пожалуйста. Не сейчас, не надо больше шуток.

Эббот выпучил глаза. Его обиженно-испуганное лицо приняло выражение ребенка, которого застали за рукоблудием.

– И это моя жена, – обратился он к нам. – Я бы попросил забрать ее, да не поможет. И с ней не могу, и без нее не могу. Патрульный останавливает водителя на шоссе. Парень говорит: "Извините, но я не превышал". Патрульный отвечает: "Вы что, не заметили? У вас милю назад жена из машины выпала". Парень говорит: "Слава тебе Господи! А то я уж начал думать, что оглох".

Джейн, наверное, сжала его пальцы, потому что он сморщился и ойкнул. Жена обошла коляску и опустилась перед ним на колени.

– Мэл, послушай меня. Произошло кое-что плохое. Ужасное. Для меня.

В его глазах появился испуг. Эббот взглянул на нас, словно ища поддержки. Мы промолчали. Мэл от неожиданности открыл рот. Вставные зубы были слишком белыми, слишком ровными и подчеркивали, в каком плачевном состоянии находятся остальные части дряхлого тела.

Эббот надул губы. Джейн положила руки на его узкие плечи.

– Что плохого в моих шутках, дорогая? Что за жизнь без капельки остроумия?

– Это Лорен, Мэл. Она... – Джейн начала плакать. Старик посмотрел на жену, облизнул губы, потрогал ее волосы. Она положила голову ему на колени, и Эббот стал гладить ее по щеке.

– Лорен, – повторил он, будто пытаясь вспомнить имя. Мэл закрыл глаза, и было видно, как зрачки бегают под веками. Копается на полках памяти. Когда Эббот открыл глаза, то опять заулыбался: – Та красотка?

Джейн вскочила на ноги, и коляска отъехала на несколько дюймов. Сжав зубы, она выдохнула и произнесла очень медленно:

– Лорен – моя дочь, Мэл. Моя девочка, моя малышка, мой ребенок – как твой Бобби.

Эббот подумал, отвернулся и опять надул губы.

– Бобби никогда не приходит ко мне.

Джейн закричала:

– Потому что Бобби... – Она замолчала, потом пробормотала: – Боже мой! – Поцеловала мужа в голову, очень сильно (это больше походило на удар, чем на знак любви и привязанности), и закрыла лицо руками.

Эббот сказал:

– Бобби врач. Уважаемый пластический хирург, Микеланджело со скальпелем, с огромной практикой среди звезд. Знает, где похоронена каждая морщинка. – Его лицо просветлело, он повернулся к жене. – Куда, ты говоришь, мы пойдем на завтрак? Все пойдут? Сначала пойдем в "Чайницу", затем заглянем в кафе "У Салли", перекусим этим...

Он помолчал минуту.

– Да не важно, с луком... Может, омлетом? – Повернулся к нам: – Вас это тоже касается, джентльмены. Завтрак за мой счет, при условии, что вы не оштрафуете нас за ложную тревогу.

Джейн Эббот повезла коляску обратно к лифту, по дороге обещая, что на завтрак у них будет омлет с луком, может быть, даже блинчики, только ей нужно время, чтобы все подготовить, а он должен обдумать свой туалет. Сказала, что зайдет к нему через минуту. Открылись двери лифта, и она ввезла коляску внутрь.

– Я надену кардиган, – заявил Мэл, – один из моих любимых, от "Деворе".

Лифт закрылся за ними. Мы вновь остались одни, и Майло пробормотал:

– Боже, Боже. – Затем он направился к книжному шкафу. – Ты только посмотри. Граучо, Милтон Берл... Этот парень со всеми был знаком. А вот фотография из Общества странствующих монахов, которую они прислали ему двадцать лет назад. Костер на ней хоть и символизирует, судя по всему, адское пламя, выглядит не слишком ярким. Так что и у меня есть надежда не особо сильно поджариться.

Я посмотрел поближе на картины. Там стояли подписи Пикассо, Чайлда Хэссэма, Луи Ритмена, Макса Эрнста. Маленький рисунок Ренуара.